вчерашней пальбы, и, к  своему  удивлению,  не  обнаружили  их.  Кое-где
обрушились крыши и стропила, кое-где валялись куски сбитой штукатурки  -
вот и весь урон. Убитых не было, никто  не  был  даже  изувечен.  Обходя
стены, ксендз Кордецкий с улыбкою говорил солдатам:
   - Вот видите, не так страшен враг и его бомбарды, как о них говорили.
После богомолья часто бывает больше повреждений. Хранит нас господь бог,
и десница его нас бережет, надо только выстоять, и мы узрим еще  большие
чудеса!
   Пришло воскресенье, праздник введения. Служба шла без помех, так  как
Миллер ждал окончательного ответа, который монахи обещали прислать после
полудня.
   Тем временем, памятуя  слова  Писания  о  том,  что  израильтяне  для
устрашения филистимлян обносили ковчег вокруг стана, монахи снова  пошли
крестным ходом со святыми дарами.
   Письмо они отослали во втором часу, но  и  на  этот  раз  сдаться  не
согласились, а подтвердили лишь ответ, который  был  дан  Куклиновскому:
костел и монастырь называются, мол, Ясной Горой, а  город  Ченстохова  к
монастырю не принадлежит.
   "Потому слезно просим вашу  милость,  -  писал  ксендз  Кордецкий,  -
благоволите в мире оставить  нашу  братию  и  наш  костел,  сей  престол
господень и обитель пресвятой богородицы, дабы и  впредь  возносилась  в
нем хвала богу и могли мы молить всемогущего  о  ниспослании  здравия  и
благоденствия  всепресветлейшему  королю.  А  покуда  мы,   недостойные,
принося вам нашу просьбу, поручаем себя милосердию вашему и  на  доброту
вашу и впредь уповаем..."
   При чтении этого письма присутствовали:  Вжещович,  Садовский,  Горн,
правитель  кшепицкий,  де  Фоссис,  славный  инженер,   наконец,   князь
Гессенский, человек молодой и весьма надменный, который, хоть  и  был  в
подчинении у Миллера, однако любил показать ему свое  превосходство.  Он
язвительно улыбнулся и повторил с ударением последние слова:
   - "На доброту вашу уповаем"... Так монахи приговаривают, когда  ходят
со сбором на церковь, генерал. Я, господа, задам вам один только вопрос:
что монахи лучше делают - просят или стреляют?
   - И верно! - заметил Горн. - За первые дни мы потеряли столько людей,
что и в доброй сече столько не потеряешь!
   - Что до меня, - продолжал князь  Гессенский,  -  то  деньги  мне  не
нужны, слава тоже, а ноги в этих хатенках я отморожу. Какая жалость, что
не пошли мы в Пруссию: богатый край,  веселый,  и  города  один  другого
лучше.
   Миллер, который действовал всегда скоропалительно,  но  был  страшным
тугодумом, только в эту минуту понял смысл письма.
   - Монахи смеются над нами, господа! - сказал он, побагровев.
   - Намерения у них такого не было, но получается, что так!  -  ответил
Горн.
   - Тогда к орудиям! Мало им было вчерашнего!
   Приказы вмиг разлетелись по всем  шведским  линиям.  Шанцы  окутались
синим дымом, монастырь тотчас ответил сильной пальбой.  Однако  на  этот
раз шведские  орудия  были  наведены  лучше  и  нанесли  больший  ущерб.
Сыпались бомбы, чиненные порохом, за которыми  тянулась  грива  пламени.
Бросали шведы и пылающие факелы, и клочья пакли, пропитанной смолою.
   Как порой станицы журавлей, устав от долгого лёта,  усеивают  высокие
холмы,  так  рои  этих  огненных  посланцев  усеивали  купол  костела  и
деревянные крыши строений. Все, кто не принимал участия в  бою,  кто  не
был при орудиях, был на крыше. Одни черпали  из  колодцев  воду,  другие
поднимали на  веревках  ведра,  третьи  тушили  пожар  мокрыми  ряднами.
Кое-где бомбы,  пробив  крышу,  падали  на  чердаки,  и  дома  мгновенно
наполнялись запахом гари. Но и на чердаках стояли  защитники  с  бочками
воды.  Самые  тяжелые  бомбы  пробивали  даже   потолки.   Несмотря   на
нечеловеческие усилия, несмотря на  бдительность,  казалось,  что  пламя
рано или поздно охватит весь монастырь. Кучи  факелов  и  пакли,  сбитых
кольями с крыш, пылали у стен. Окна трескались  от  огня,  а  женщины  и
дети, запертые в домах, задыхались от дыма и жара.
   Не успевали люди погасить одни бомбы, не  успевала  стечь  с  кровель
вода, как  летели  новые  тучи  пылающих  ядер,  горящих  тряпок,  искры
бушующего огня. Весь монастырь обняло пламя, словно небо разверзлось над
ним и тысячи молний обрушились на него; однако он горел, но  не  сгорал,
пылал, но не обращался в пепел; мало того, в этом море  огня  он  запел,
как некогда отроки в пещи огненной.
   Это с башни, как и накануне,  под  звуки  труб  полилась  песнь.  Для
людей, которые стояли на стенах у орудий и каждую минуту  могли  думать,
что за спиной у них все  уже  пылает  и  рушится,  эта  песнь  была  как
целительный  бальзам:  непрестанно  и  неустанно  возвещала   она,   что
монастырь стоит, что костел стоит,  что  огонь  не  победил  их  усилий.
Отныне вошло в обычай звуками песнопений  умерять  скорбь  осажденных  и
женские уши ласкать ими, дабы не слышали они страшных криков разъяренных
солдат.
   Но и на шведский стан  эта  песнь  и  эта  музыка  произвели  немалое
впечатление. Солдаты на шанцах внимали им сперва с удивлением,  потом  с
суеверным страхом.
   - Как? - говорили они между собою. -  Мы  бросили  на  этот  курятник
столько огня и железа, что не одна могучая твердыня поднялась бы  уже  с
пеплом и дымом на воздух, а они себе весело поют и играют? Что за знак?
   - Чары! - отвечали одни.
   - Ядра не берут тамошних стен.  Гранаты  катятся  с  крыш,  точно  мы
караваи хлеба  швыряем.  Чары!  Чары!  -  повторяли  солдаты.  -  Ничего
хорошего нас здесь не ждет.
   Начальники  готовы  были  даже   приписать   этим   звукам   какой-то
таинственный смысл. Лишь некоторые все истолковали иначе, и Садовский  с
умыслом сказал так, чтобы его услышал Миллер:
   - Видно, неплохо им там, коли так  веселятся.  Ужели  зря  извели  мы
столько пороху...
   - Которого у  нас  не  так  уж  много  осталось,  -  подхватил  князь
Гессенский.
   - Зато вождь у нас Полиорцетес, - прибавил Садовский таким тоном, что
трудно было понять, смеется он над Миллером или хочет польстить ему.
   Но тот решил, видно, что это насмешка, и закусил ус.
   - А вот поглядим, будут ли они еще  петь  через  час!  -  сказал  он,
обращаясь к своему штабу.
   И приказал удвоить огонь.
   Однако пушкари,  выполняя  приказ,  переусердствовали.  Второпях  они