В двух шатрах и в самом деле мерцал огонек, и Кмициц, перемолвясь  двумя
словами с Чарнецким, сказал:
   - Я сперва пойду к тем, которые не спят. Ждите теперь моего выстрела,
а тогда - на них!
   С этими словами он двинулся к шатрам.
   Успех вылазки был обеспечен, поэтому пан Анджей и  не  старался  идти
особенно тихо. Он миновал несколько шатров, погруженных во  мрак;  никто
не проснулся, никто не спросил: "Кто идет?"
   Ясногорские  солдаты  слышали  скрип  его  смелых  шагов   и   биение
собственных сердец. Он дошел  до  освещенного  шатра,  поднял  полог  и,
войдя, остановился с пистолетом в руке и саблей, спущенной на цепочке.
   Остановился он потому, что его ослепил огонь: на полевом столе  стоял
подсвечник, в котором ярко пылали шесть свечей.
   За столом, склонившись над планами, сидели три офицера. Один из  них,
тот, что сидел посредине, так пристально разглядывал их, что длинные его
волосы упали на белые листы. Заметив, что кто-то вошел, он поднял голову
и спокойно спросил:
   - Кто там?
   - Солдат, - ответил Кмициц.
   Тут повернули головы и два других офицера.
   - Что за солдат? Откуда? - спросил первый. Это был инженер де Фоссис,
главный руководитель осадных работ.
   - Из монастыря, - ответил Кмициц.
   В голосе его прозвучала страшная угроза.
   Де Фоссис внезапно поднялся и прикрыл  ладонью  глаза.  Кмициц  стоял
выпрямившись,  недвижимый,  как  призрак,  только  лицо  его,   грозное,
ястребиное, говорило о внезапно нависшей опасности.
   Но у де Фоссиса молнией промелькнула  мысль,  что  это,  быть  может,
беглец из монастыря, и он еще раз спросил, но уже с беспокойством:
   - Чего тебе надо?
   - Вот чего! - крикнул Кмициц.
   И выстрелил из пистолета прямо ему в грудь.
   Тут же на шанце раздались страшные крики и пальба. Де Фоссис  рухнул,
как сосна, сраженная  громом,  другой  офицер  бросился  на  Кмицица  со
шпагой,  но  тот  полоснул  его  саблей  между  глаз  так,  что   клинок
заскрежетал от удара о кость; третий офицер решил  спастись  бегством  и
нырнул под парус шатра, но Кмициц подскочил к нему,  ногой  наступил  на
спину и пригвоздил острием к земле.
   Тихая ночь обратилась между тем в кромешный ад.  Дикие  крики:  "Бей!
Коли! Руби!" - смешались со стонами  и  пронзительными  воплями  шведов,
звавших на помощь. Обезумев от ужаса, люди выбегали из шатров, не  зная,
куда броситься, в какую  сторону  бежать.  Одни  солдаты,  не  сообразив
сразу, откуда совершено нападение, мчались прямо на ясногорцев  и  гибли
от сабель, кос и секир, не  успев  даже  крикнуть:  "Пардон!"  Другие  в
темноте кололи шпагами своих же товарищей; иные, безоружные, полуодетые,
без шляп, поднимали руки вверх и замирали на месте, или, наконец, падали
наземь   посреди   опрокинутых   шатров.   Горсточка   солдат   пыталась
обороняться; но ослепшая толпа увлекла их за собой, смяла и  растоптала.
Стоны  умирающих,   раздирающие   душу   мольбы   о   пощаде   усиливали
замешательство.
   Когда наконец стало ясно,  что  нападение  совершено  не  со  стороны
монастыря, а с тылу, со стороны шведских войск,  дикая  ярость  овладела
шведами. Они, видно, решили, что на них внезапно напали польские союзные
хоругви.
   Толпы пехоты,  спрыгивая  с  вала,  устремились  к  монастырю,  точно
пытаясь найти укрытие в его стенах. Но тут раздались новые крики  -  это
шведы наткнулись на солдат венгерца Янича,  которые  приканчивали  их  у
самых стен крепости.
   Между тем ясногорцы, рубя, коля и топча  шведов  в  стане,  дошли  до
пушек. Часть солдат мгновенно бросилась  к  ним  с  гвоздями,  остальные
продолжали сеять смерть в рядах противника. Мужики, которые  в  открытом
поле не смогли бы устоять  против  обученных  шведских  солдат,  кучками
бросались на целые толпы шведов.
   Отважный полковник Горн, правитель кшепицкий, попытался собрать своих
разбежавшихся солдат; бросившись за угол  шанца,  он  стал  звать  их  в
темноте и размахивать шпагой. Шведы узнали своего полковника и  кинулись
было к нему; но на плечах противника и вместе  с  ним  набежали  поляки,
которых в темноте трудно было отличить от своих.
   Внезапно раздался страшный свист косы, и голос Горна внезапно  смолк.
Кучка солдат бросилась врассыпную, как от гранаты. Кмициц, Чарнецкий и с
ними человек двадцать солдат ринулись  на  шведов  и  изрубили  всех  до
последнего человека.
   Шанец был взят.
   В главном шведском стане  уже  трубили  тревогу.  Но  тут  заговорили
ясногорские пушки, и со стен полетели огненные снаряды,  чтобы  осветить
дорогу возвращающемуся отряду. Люди шли, задыхаясь от усталости,  все  в
крови, как волки, которые, прирезав в  овчарне  овец,  уходят,  заслышав
голоса стрелков. Чарнецкий шагал впереди. Кмициц замыкал поход.
   Через полчаса они нашли людей Янича; но венгерец не ответил на зов, -
он один поплатился жизнью за вылазку: собственные солдаты застрелили его
из ружья, когда он гнался за шведским офицером.
   При отблесках пламени, под рев пушек входили в монастырь  солдаты.  У
прохода их встречал ксендз Кордецкий; он считал людей по мере того,  как
головы их показывались в щели. Недосчитался он одного только Янича.
   За ним тотчас ушли два человека, через полчаса они принесли  мертвого
венгерца, - ксендз Кордецкий хотел с почестями предать земле его прах.
   Раз прерванная ночная тишина уже не  наступила  до  утра.  На  стенах
ревели пушки, а в шведском стане царило крайнее замешательство. Не  зная
толком, какой урон они понесли, не представляя себе, откуда мог  напасть
противник, шведы бежали из  шанцев,  расположенных  ближе  к  монастырю.
Целые полки в ужасном смятении блуждали до самого утра,  часто  принимая
своих за чужих и стреляя друг в друга. Даже в главном  стане  солдаты  и
офицеры покинули шатры и всю  эту  ужасную  ночь  провели  под  открытым
небом, ожидая, когда же она кончится. Тревожные слухи носились по стану.
Кто толковал, что это к осаждению пришло подкрепление, кто твердил,  что
все ближайшие шанцы захвачены врагом.
   Миллер, Садовский, князь  Гессенский,  Вжещович  и  все  высшие  чины
принимали героические меры, чтобы навести порядок в охваченных смятением
полках. На выстрелы с  монастырских  стен  они  ответили  зажигательными
бомбами, чтобы рассеять мрак и успокоить своих разбежавшихся солдат.