- О Збараже думаю, о том, что вылазками  осаженные  не  раз  наносили
разбойникам жестокий урон.
   - А у тебя, как у волка ночью, все кровь на уме?
   -  Ну  прошу  тебя,  давай  сделаем  вылазку!  Людей  порубим,  пушки
загвоздим. Они там не чают беды.
   Чарнецкий вскочил.
   - То-то завтра  взбеленятся!  Они,  может,  думают,  что  совсем  нас
напугали и мы только о сдаче и помышляем. Вот  и  будет  им  наш  ответ.
Клянусь богом, замечательная мысль, и дело настоящее, достойное рыцарей!
И как мне это  в  голову  не  пришло!  Надо  только  ксендзу  Кордецкому
сказать. Он тут всем правит!
   Они пошли к приору.
   Тот в советном покое держал  совет  с  серадзским  мечником.  Услышав
шаги, поднял голову и, отодвигая свечу, спросил:
   - Кто там? Не с вестями ли?
   - Это я, Чарнецкий, - ответил пан Петр. - Со мной Бабинич. Не  спится
нам что-то обоим, страх  как  хочется  шведов  пощупать.  Отец,  горячая
голова этот Бабинич, все ему неймется. Не сидится на месте, не  сидится,
уж очень хочется выйти за валы, к шведам в гости, поспрошать, все так же
они будут завтра стрелять или, может, дадут нам и себе передышку?
   - Как? -  с  нескрываемым  удивлением  спросил  ксендз  Кордецкий.  -
Бабинич хочет выйти из крепости?
   - Не один, не один! - поспешил ответить пан Петр.  -  Со  мной  да  с
полусотней солдат. Шведы, сдается, спят в шанцах  как  убитые:  огня  не
видать, стражи не видать. Уж очень они уверены в нашей слабости.
   - Пушки загвоздим! - с жаром прибавил Кмициц.
   - Нуте-ка дайте мне сюда этого Бабинича! - воскликнул мечник. - Я его
обнять хочу! Жало у тебя свербит, шершень ты  этакий,  рад  бы  и  ночью
жалить. Большое вы дело задумали,  много  оно  может  дать.  Одного  нам
господь литвина послал, зато уж  лют,  зато  зубаст.  Я  ваше  намерение
одобряю, и никто вас тут не заругает, я сам готов с вами идти!
   Ксендз Кордецкий  поначалу  просто  в  ужас  пришел,  так  он  боялся
кровопролития, особенно когда не подвергалась опасности его  собственная
жизнь, но, пораздумав, решил, что дело  это  достойное  защитников  девы
Марии.
   - Дайте мне помолиться! - сказал он.
   И, преклонив колена перед образом богоматери и воздев руки, молился с
минуту времени, наконец поднялся с просветленным лицом.
   - Помолитесь теперь вы, а там и ступайте!
   Через четверть часа все четверо  вышли  на  улицу  и  направились  на
стены. Шанцы спали в отдалении. Ночь была очень темная.
   - Сколько же человек хочешь ты взять?  -  спросил  у  Кмицица  ксендз
Кордецкий.
   - Я? - удивился пан Анджей. - Я тут не начальник и местности не  знаю
так, как пан Чарнецкий. Я с саблей пойду, а людей  пусть  пан  Чарнецкий
ведет и меня вместе со всеми. Я бы только хотел, чтобы мой Сорока пошел,
он лихой рубака!
   Понравился этот ответ и Чарнецкому и приору, который усмотрел  в  нем
явный знак смирения. Все тотчас  усердно  принялись  за  дело.  Отобрали
людей, приказали им соблюдать полную тишину и стали вынимать из  лаза  в
стене бревна, камни и кирпичи.
   На это ушло около часу. Наконец проход был готов, и люди стали нырять
в узкую щель. При них были сабли, пистолеты,  кое  у  кого  ружья,  а  у
мужиков косы, насаженные на ребро, - оружие для них самое привычное.
   Очутившись по ту сторону стены, посчитали, все ли на месте. Чарнецкий
встал в голове отряда, Кмициц в хвосте, и все тихо двинулись вдоль вала,
затаив дыхание, как волки, крадущиеся к овчарне.
   Но порою звякали, стукнувшись, косы, камень скрипел под ногой,  и  по
этим звукам можно было узнать, что отряд подвигается вперед. Спустившись
с горы, Чарнецкий остановился. У подножия ее, совсем недалеко от шанцев,
он  оставил  часть  людей  под  начальством  венгерца  Янича,   старого,
видавшего виды солдата, и велел им залечь, а сам взял немного  правей  и
повел свой отряд дальше уже побыстрее, так как  под  ногами  был  мягкий
грунт и шагов не было слышно.
   Он принял решение обойти шанец, ударить на спящих  шведов  с  тыла  и
гнать их к монастырю на людей Янича. Эту мысль  подал  ему  Кмициц;  идя
теперь рядом с Чарнецким с саблей в руке, пан Анджей шептал:
   - Шанец, наверно, выдвинут так, что между ним и главным станом пустое
место. Стража, коль они ее поставили, не позади шанца стоит, а  впереди,
стало быть, мы их свободно обойдем и ударим с той  стороны,  откуда  они
меньше всего ждут нападения.
   - Ладно, - ответил Чарнецкий, - ни один швед не должен уйти живым.
   - Коли кто окликнет нас, когда мы  будем  входить,  -  продолжал  пан
Анджей, - позволь мне ответить. Я по-немецки,  как  по-польски,  болтаю,
вот они и подумают, что это кто-нибудь из стана пришел, от генерала.
   - Только бы стражи не было позади.
   - А коль и будет, мы окликнем шведов и сразу  на  них  бросимся.  Они
ахнуть не успеют, а мы уже будем сидеть у них на плечах.
   - Пора сворачивать, уж виден конец вала, - сказал Чарнецкий.
   Он повернулся и тихо сказал:
   - Направо, направо!
   Солдаты  в  молчании  стали  сворачивать  направо.  Тут   луна   чуть
посеребрила  край  тучи,   стало   светлей.   Солдаты   увидели   пустое
пространство позади вала.
   Стражи, как и предполагал Кмициц, на всем этом пространстве  не  было
никакой, да и зачем было шведам расставлять караулы  между  собственными
шанцами и главной силой, стоявшей чуть подальше. Самому  проницательному
военачальнику не могло бы прийти в  голову,  что  с  той  стороны  может
грозить какая-нибудь опасность.
   - А теперь тсс! - сказал Чарнецкий. - Уже видны шатры.
   - И в двух горит свет. Там еще не спят. Верно, офицеры.
   - Сзади подступ должен быть поудобней.
   - Ясное дело, - ответил Кмициц. - Оттуда накатывают орудия и проходят
войска. О, вот уже и вал. Смотрите теперь, чтоб не звякнуть оружием.
   Они дошли до горки, аккуратно насыпанной позади шанца. Там стоял  ряд
артиллерийских ящиков.
   Но подле ящиков не было никого, и миновав их,  они  без  труда  стали
взбираться на шанец; подъем, как они и  думали,  был  пологий  и  хорошо
укатанный.
   Так они дошли до самых шатров и остановились, держа наготове  оружие.