Уже совсем стемнело, когда по отступавшим медленно и в полном порядке
русским войскам начали палить около 300 выдвинутых  французских  орудий.
Но ожидаемого окончательного эффекта это не производило: солдаты падали,
а бегства не было. "Им еще хочется, дайте им еще",- в  таких  выражениях
Наполеон отдавал приказ вечером  усилить  огонь.  Русские  отходили,  но
отстреливались. Так застала ночь обе стороны.
   Когда Кутузову представили ночью первые подсчеты и когда  он  увидел,
что половина русской армии истреблена в этот день, 7 сентября, он  кате-
горически решил спасти другую половину и отдать Москву без  нового  боя.
Это не помешало ему провозгласить, что Бородино было победой, хоть он  и
был удручен. Победа моральная была бесспорно.
   А в свете дальнейших событий можно утверждать, что и в стратегическом
отношении Бородино оказалось русской победой все-таки больше, чем  фран-
цузской.
   И когда Наполеону в ночь после битвы доложили, что 47  его  генералов
убиты или тяжело ранены, что несколько десятков тысяч солдат  его  армии
лежат мертвые или раненые на поле битвы, когда он лично убедился, что ни
одно из данных им до сих пор больших сражений  не  может  сравниться  по
ожесточению и кровопролитию с Бородином, то (хотя это тоже  не  помешало
ему провозгласить Бородино своей победой) он, одержавший на  своем  веку
столько настоящих, бесспорных побед, не мог, конечно, не  понимать,  что
если Лоди, или Риволи, или битву под пирамидами, или истребление  турец-
кой армии под Абукиром, или Маренго, или Аустерлиц, или Иену, или  Фрид-
ланд, или Ваграм можно назвать победами, то для Бородина нужно придумать
какое-нибудь иное определение. Он ждал, что Кутузов даст под самыми сте-
нами Москвы новое сражение, но на этот раз Кутузов настоял на своем. На-
полеон не знал о военном совете в Филях, но по целому ряду  безошибочных
признаков понял уже через два дня после Бородина, что город  решено  от-
дать без нового боя.
   За отступавшим Кутузовым по пятам шел Мюрат с кавалерией. 9  сентября
Наполеон вошел в Можайск; на другой день принц Евгений, вице-король Ита-
лии, вошел в Рузу. В солнечное утро 13 сентября Наполеон выехал со  сви-
той на Поклонную гору и не мог сдержать своего восхищения:  его,  как  и
свиту, поразила красота зрелища, Колоссальный, блиставший на солнце  го-
род, простиравшийся перед ним, был для него местом, где он  даст,  нако-
нец, своей армии отдохнуть и оправиться, и прежде всего послужит тем за-
логом, который непременно заставит Александра пойти на мир. Страшные бо-
родинские картины сразу были заслонены этим зрелищем и этими  перспекти-
вами.
   В течение дня 14 сентября русская армия непрерывным потоком проходила
через Москву и выходила на Коломенскую и Рязанскую дороги. По пятам  шел
король неаполитанский Мюрат с кавалерией.  Милорадовичу,  командовавшему
авангардом, удалось добиться обещания Мюрата дать русским  войскам  спо-
койно пройти через город. Русский арьергард под командованием  Раевского
вечером остановился при деревне Вязовке, в шести верстах от  Коломенской
заставы. В это время, пройдя через город по Арбату, французская  кавале-
рия дошла своими передовыми постами до села Карачарова.
   16 сентября армия Кутузова, пройдя через Москву, двинулась дальше  по
Рязанскому тракту, и, переночевав в лагере при  деревне  Кулаковой,  она
незаметно для Наполеона на следующий день, сделав поворот направо,  дви-
нулась вверх вдоль реки Пахры и 19-го заняла позицию на левом ее  берегу
при селе Красной Пахре на Старой Калужской дороге. Единственный путь со-
общения Наполеона Смоленская дорога был перехвачен русской конницей.
   Уже у Дорогомиловской заставы до Наполеона  стали  доходить  странные
слухи, шедшие из гвардии: из Москвы ушли почти все  жители,  она  пуста,
никакой депутации с ключами от города, которой ждал император, нет и  не
будет. Слухи подтвердились.
   15 сентября Наполеон въехал в Кремль. И уже накануне  поздно  вечером
вспыхнули первые пожары. Но ни размеров, ни значения того, что началось,
еще нельзя было предугадать даже приблизительно.
   С утра 16 сентября пожары усилились. Днем они еще не были так  замет-
ны. Но в ночь с 16-го на 17-е поднялся сильнейший ветер, который продол-
жался не ослабевая больше суток. Море пламени охватило центр близ  Крем-
ля, Замоскворечье, Солянку, огонь объял  почти  разом  самые  отдаленные
друг от друга места.
   Наполеон, когда ему доложили о первых пожарах, не обратил на них осо-
бенного внимания, но когда 17 сентября утром он обошел Кремль и из  окон
дворца, куда бы ни посмотрел, видел бушующий огненный океан, то, по  по-
казаниям графа Сегюра, доктора Метивье и целого ряда других  свидетелей,
император побледнел и долго молча смотрел на пожар,  а  потом  произнес:
"Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают... Какая решимость!  Ка-
кие люди! Это - скифы!" Между тем пожар стал не  только  грозить  самому
Кремлю, но часть Кремля (Троицкая башня) уже  загорелась,  из  некоторых
ворот уже нельзя было выйти, так как пламя относило ветром в их сторону.
Маршалы настойчиво стали просить императора немедленно переехать в заго-
родный Петровский дворец. Наполеон не сразу согласился, и  это  чуть  не
стоило ему жизни. Когда он со свитой наконец вышел из Кремля, искры  па-
дали уже на него и на окружающих, дышать было трудно: "Мы шли по  огнен-
ной земле под огненным небом, между стен из огня",- говорит один из соп-
ровождавших Наполеона.
   Страшный пожар бушевал еще и 17и 18 сентября, но уже  к  вечеру  стал
ослабевать. Утих ветер, пошел дождь. Пожары продолжались еще и в следую-
щие дни, но это было уже совсем не то, что гигантская огненная катастро-
фа 15-18 сентября, истребившая значительную часть города.
   У Наполеона не было ни малейших сомнений относительно причин этой со-
вершенно неожиданной катастрофы: русские сожгли город, чтобы он не  дос-
тался завоевателю. И то, что Ростопчин увез все пожарные трубы и приспо-
собления для тушения огня, и одновременное возникновение пожаров в  раз-
ных местах, и показания некоторых людей, схваченных по подозрению в под-
жогах, и свидетельства некоторых солдат, будто бы видевших  поджигателей
с факелами,- все его в этом убеждало. Ростопчин  впоследствии,  как  из-
вестно, то хвастал своим участием в пожаре Москвы, то отрицал это  учас-
тие, то опять хвастал и  кокетничал  своим  неистовым  патриотизмом,  то
опять отрицал (даже в специальной брошюре) Нас тут,  по  характеру  этой
работы, интересуют, конечно, не объективные реальные причины  пожара  (о
чем высказан был целый ряд суждений и догадок), а исключительно те  пос-
ледствия, которые пожар имел для умонастроения Наполеона и для  развития
дальнейших событий.
   Наполеон, по единодушным отзывам, и в Петровском дворце и  в  Кремле,
куда он вернулся, когда пожары стали стихать, переживал дни самой  тяже-