весной 1813 г., от идеи разделить русскую войну на два  похода  пришлось
отказаться там же, в Смоленске. Русские опять ускользнули.  Наполеон  не
знал о тех трудностях, которые все в большей и большей степени возникали
для Барклая при каждом его новом приказе об отступлении, не знал о гром-
ких обвинениях русского главнокомандующего в измене, о смятении и расте-
рянности русского двора. Он видел только одно: генеральной битвы нет как
нет, нужно идти дальше на восток, на Москву. А между тем чем  больше  он
углубляется на восток, тем труднее становится закончить эту  борьбу  ми-
ром, простым дипломатическим соглашением. О полной,  подавляющей  победе
над Россией Наполеон в Смоленске уже не думал. Многое ему теперь  предс-
тавилось совсем в другом свете, чем за три месяца до того, когда он  пе-
реходил через Неман.
   Дело было не только в  том,  что  его  армия  наполовину  уменьшилась
вследствие необходимости обеспечить огромную  коммуникационную  линию  и
склады гарнизонами, от сражений, мелких, частичных, но упорных и кровоп-
ролитных, от страшной жары, усталости и болезней.  Он  видел  и  другое.
Русские солдаты сражались ничуть не хуже, чем под Эйлау. Русские генера-
лы оказывались и помимо Багратиона вовсе не такими уж бездарными, как он
склонен был думать, когда разговаривал с Балашовым  в  Вильне.  Наполеон
вообще очень верно оценивал способности людей, а вернее всего именно во-
енные способности. И он не мог не  признать,  что,  например,  Раевский,
Дохтуров, Тучков, Коновницын, Неверовский, Платов вели порученные им от-
дельные очень трудные операции так, как не стыдно было бы  вести  любому
из его лучших маршалов. Наконец, общий характер, который принимала  вой-
на, давно уже начинал беспокоить его и окружающих.
   Русская армия, последовательно отступая,  опустошала  всю  местность.
Тут, в Смоленске, была сделана попытка предать огню уже не села и дерев-
ни, а весь город, большой торговый и административный центр. Это  указы-
вало на желание вести непримиримую борьбу с завоевателем. Наполеон  пом-
нил, как в прежлих войнах убежавший из Вены австрийский император прика-
зывал городским властям беспрекословно исполнять все французские  прика-
зания, а убежавший из Берлина прусский король выражал  в  личном  письме
упование, что его императорскому величеству в  Потсдамском  дворце  жить
будет удобно.
   Здесь же крестьяне покидают насиженные места, жгут свои избы и  запа-
сы; предается огню целый город; и по всем признакам и народные массы,  и
военный министр Барклай, и князь Багратион, и стоявший за ними и над ни-
ми Александр смотрят на происходящую войну, как на борьбу не на жизнь, а
на смерть... Наполеон в те дни, которые он провел в Смоленске, был  пог-
ружен в многочасовые молчаливые размышления. Не трогая сразу всей  оста-
новившейся в Смоленске армии, Наполеон послал  Мюрата  с  кавалерийскими
корпусами вслед за Барклаем, который теперь принял командование над всей
русской армией (Багратион с момента их соединения стал его  подчиненным)
и отступал по Московской дороге. Затем туда же  двинулись  Ней  и  Даву.
18и19 августа произошли бои у Валутиной горы и Лубина, в результате  ко-
торых из-за бездарности Жюно, сбившегося с пути при  своем  движении  на
фланг армии Барклая, последняя ушла дальше на восток, понеся потери в  7
тысяч человек, но меньше, чем французы.
   В ночь на 24 августа Наполеон вышел из Смоленска со своей гвардией  и
двинулся к Дорогобужу. Но Барклай снялся с лагеря и пошел дальше на вос-
ток. Теперь из Дорогобужа он ушел, не желая даже и начинать арьергардных
стычек ввиду очень невыгодных топографических условий.  Он  отступал  на
Вязьму, Гжатск, Царево-Займище, а Наполеон со всеми войсками, выведенны-
ми из Смоленска, шел за ним по пятам по опустошаемой армией дороге.
   Всякий раз, когда русские задерживались где-нибудь хоть немного,  На-
полеон начинал мечтать о генеральной битве... Так было в  Дорогобуже,  в
Вязьме, в Гжатске. "Министр (Барклай) ведет гостя прямо на Москву",-  со
злобой писали из штаба Багратиона в Петербург.
   Страх, непреодолимый и все усиливающийся страх, охватывал  постепенно
некоторую часть высших слоев русского общества. Неужели погибло все? Не-
ужели так, без сопротивления, и сдать Россию? Почему не докончили  битвы
под Смоленском? Почему ушли? Не изменник ли немец Барклай?
   Александр I сам подрывал по мере сил авторитет Барклая. Так, он с яв-
ным одобрением лично передал генералу Роберту Вильсону,  комиссару  анг-
лийского правительства, слова, сказанные атаманом Платовым Барклаю после
эвакуации Смоленска: "Вы видите,- я одет только в плащ. Я никогда больше
не надену русского мундира, так как это стало теперь позорным".
   Александр I переживал самые мучительные дни своей  жизни.  Придворные
были в панике. Растерянность возрастала. Мещанство и крестьянство  гово-
рили разное и о царе и о Наполеоне. С Наполеоном дело было уже давно не-
ясно. В 1807 г. до июня он был с церковного амвона провозглашен  предте-
чей антихриста, а в разговорах - самим антихристом и истребителем  хрис-
тианской веры, с июня того же 1807 г. антихрист стал внезапно,  без  ма-
лейших переходов и объяснений, другом и союзником русского царя.  Теперь
он снова оказался антихристом и пол-России завоевал почти без  сопротив-
ления. Гибель Смоленска навела уныние. "Раздразнили царь и царский  брат
Константин мужика сердитого",- говорили в эти первые месяцы войны в  на-
роде. Но чего именно хочет "сердитый мужик", было  загадочно.  Однако  с
первых же дней все более и более разгоралась в  русском  народе  вражда,
чувство обиды, жажда мести, жгучее  желание  отплатить  вторгшемуся  на-
сильнику и грабителю. Все эти чувства, усиливаясь с каждым днем, и поро-
дили грозное всенародное сопротивление, погубившее великую армию  завое-
вателя. В дворянстве опасения были гораздо сознательнее, определеннее  и
сильнее, чем в "простом" народе. Победа Наполеона грозила  в  их  глазах
уже не только продолжением и упрочением блокады, но и потрясением  основ
крепостного права. Хотя на самом деле  Наполеон  не  только  не  пытался
уничтожить крепостное право в занятых им областях, но и всякое самостоя-
тельное покушение крестьян избавиться собственными силами от гнета своих
помещиков беспощадно подавлял силой оружия. И все же отдать  Москву  без
боя казалось царю и дворянству невозможным, да и солдаты не очень  пони-
мали смысл отступления. Когда русская армия, отступив от Гжатска, пришла
в Царево-Займище (29 августа), у нее уже  был  новый  главнокомандующий.
Александр сменил Барклая и назначил Кутузова, которого давно терпеть  не
мог, но других более подходящих генералов теперь не было. На  Багратиона
полагались меньше, да и фамилия у него тоже, как и у Барклая,  была  не-
русская.
   Кутузов знал, конечно, что Барклай прав, что Наполеона погубят  (если
вообще что-нибудь его погубит) отдаленность от базы, невозможность  дли-
тельной, годами или даже долгими месяцами длящейся  войны  в  нескольких
тысячах километров от Франции, в пустынной, скудной, враждебной  громад-