оставили, бросили, изменили мне, надели на меня цепи. Я завишу от
морского разбойника!"

В продолжение полутора лет  Антомарки деятельно и усердно боролся
против болезни,  которая уже наводила страх  на жителей Лонгвуда.
Он  знал уже  задолго до  рокового дня,  что усилия его  тщетны и
бесполезны. В середине марта  1821 года он писал в Рим к кавалеру
Колонна,   камергеру    Летиции,   письмо,   которое   заставляло
предугадывать скорую развязку. "Английские журналы, - писал он, -
беспрерывно  повторяют,   что  здоровье  императора  находится  в
хорошем  положении, но  не верьте  им. Событие покажет,  до какой
степени верны или искренни люди, сообщающие эти известия".

Через  несколько   дней  Наполеон,   понимавший  свое  положение,
откровенно объяснился с  доктором Антомарки, который сохранил для
нас следующий разговор:

"Все  кончено, доктор,  несмотря на  ваши пилюли;  не так  ли?" -
"Нимало, ваше величество!" -  "Хорошо! Вот еще медицинский обман.
Как вы думаете, какое  действие произведет смерть моя на Европу?"
- "Никакого,  ваше величество!" - "Как!  Никакого?" - "Да, потому
что вы не умрете". - "А если умру?" - "Тогда, ваше величество..."
- "Что же тогда?" - "Солдаты обожают ваше величество, они будут в
отчаянии..." -  "А сын мой? Неужели  он не достигнет престола?" -
"Не знаю, какое расстояние отделяет..." - "Не более того, которое
я сам перешагнул". -  "Сколько препятствий надобно преодолеть". -
"А  я  разве не  победил  их!  Разве моя  точка отправления  была
выше...  Он носит  мое имя;  я завещаю  ему свою славу  и приязнь
друзей  моих;   более  ничего   не  нужно  для   получения  моего
наследства!"

"То  было заблуждение  умирающего  отца, -  говорит Антомарки,  -
жестоко было бы разрушить его".

Император лежал  в постели с 17  марта. Офицер, которому поручено
было  ежедневно  удостоверяться, точно  ли  Наполеон находится  в
Лонгвуде,  не видя  его в  продолжение нескольких дней,  донес об
этом губернатору.  Гудсон-Лов вообразил, что ему  изменили, и сам
стал ходить около жилища пленника, желая узнать, не сбежал ли он.
Его прогулки и розыски  не могли доставить никаких сведений о том
предмете,  который он  хотел знать  с таким  нетерпением. Потеряв
надежду  и терпение, он  объявил, что  придет лично в  Лонгвуд со
всем  своим  штабом  и войдет  насилием  в  комнату больного,  не
заботясь  о  несчастных   последствиях,  какие  может  иметь  это
насильственное вторжение,  если агент его  не получит возможности
видеть  генерала  Бонапарта и  удостовериться в  его присутствии.
Тщетно генерал  Монтолон старался отклонить намерение неумолимого
губернатора,   описывая  ему   горестное   положение  императора,
достойное сожаления  и участия.  Сэр Гудсон-Лов отвечал,  что ему
решительно все  равно, будет  ли генерал Бонапарт  жив или умрет;
что он, по долгу  своему, обязан удостовериться, точно ли генерал
находится  в Лонгвуде,  и  непременно исполнит  свою обязанность.
Находясь  в  этом   раздражении  и  досаде,  Гудсон-Лов  встретил
Антомарки,  который  с  гневом  и  желчью упрекал  его  за  такие
зверские  намерения  и  постыдные  поступки.  Сэр  Гудсон-Лов  не
захотел даже  слушать его; кипя гневом,  он удалился, а Антомарки
продолжал  упрекать  гонителей великого  полководца, обращаясь  к
Риду:

"Надобно иметь  душу, слепленную  из грязи, взятой  со дна Темзы,
чтобы  подсматривать  последний  вздох  умирающего человека!  Вам
кажется,  что агония  его продолжается  слишком долго;  вы хотите
ускорить  ее,  хотите  наслаждаться  ею!.. Кимвр,  которому  было
поручено умертвить Мария, не  посягнул на преступление!.. А вы!..
О!  Если бесславие  всегда  равняется преступлению,  то потомство
жестоко отомстит за нас!"

Сэр   Гудсон,    раздраженный   ответами   Антомарки,   оставался
непоколебимым  в своем  жестоком намерении и  готовился исполнить
свои  угрозы. Зная,  что  от англичанина  нельзя ожидать  пощады,
Бертран  и Монтолон  уговорили  императора допустить  к себе  для
консультаций  доктора  Арно  (Arnold),  которому  было  поручено:
ежедневно  свидетельствовать  агенту  Гудсон-Лова  о  присутствии
пленника  в  Лонгвуде.   Скоро  заботы  губернатора  должны  были
прекратиться.  19 апреля  сам  Наполеон возвестил  близость своей
кончины своим друзьям, которые думали, что ему лучше.

"Вы  нимало не  ошибаетесь, - сказал  он им,  - мне в  самом деле
сегодня  гораздо лучше;  но  все-таки я  чувствую, что  конец мой
приближается.  Когда  я  умру,  каждый  из  вас  получит  сладкое
утешение, возможность возвратиться в Европу. Каждый из вас увидит
или любезных друзей, или  родных, близких сердцу, а я встречусь с
моими  храбрыми. Да,  - продолжал  он, возвысив голос,  - Клебер,
Дезе, Бессьер, Дюрок, Ней, Мюрат, Массена, Бертье - все выйдут ко
мне  навстречу,  станут  говорить  о подвигах,  совершенных  нами
вместе. Я расскажу им  последние события моей жизни. Увидев меня,
они  сойдут с  ума  от восторга  и славы.  Мы  будем рассказывать
походы  наши Сципионам,  Анибалам, Цезарям, Фридрихам!..  Как это
будет отрадно!.. О! -  прибавил он с улыбкой, - как бы испугалась
Европа,  если  б увидала  такое  собрание  героев, полководцев  и
воинов!"

В это самое время  пришел доктор Арно. Император принял его очень
ласково,  говорил  ему о  своих  страданиях, о  боли, которую  он
чувствовал,   а   потом,   внезапно   прервав  разговор,   сказал
торжественным голосом:

"Все кончено, доктор, удар  нанесен, я приближаюсь к концу, скоро
отдам труп  мой земле. Подойдите, Бертран;  переводите то, что от
меня услышите: это будут оскорбления, достойные тех, которыми нас