в могиле, вы увидите  во Франции новую революцию". Слова эти были
замечены и  переданы доктором О'Мирой.  Последствия показали, что
дальновидный ум  пленника на  острове Святой Елены не  ошибся и в
этом случае.

От истории Наполеон часто  переходил к оценке собственного своего
царствования и своей жизни.

"Пусть  стараются,  -   говорил  он,  -  урезывать,  безобразить,
коверкать   мои  поступки,   все-таки  трудно   будет  совершенно
уничтожить меня. Историк Франции все-таки будет рассказывать, что
происходило во время империи, и будет вынужден выделить некоторую
часть подвигов на мою  долю, и это ему почти не представит труда:
факты говорят сами за себя, блестят, как солнце.

Я  убил чудовище  анархии,  прояснил хаос.  Я обуздал  революцию,
облагородил нацию  и утвердил  силу верховной власти.  Я возбудил
соревнование,  награждал  все  роды  заслуг и  отодвинул  пределы
славы. Все это чего-нибудь стоит! На каком пункте станут нападать
на меня,  которого не мог бы  защитить историк? Станут ли бранить
мои намерения?  Он объяснит  их. Мой деспотизм?  Историк докажет,
что он был необходим по обстоятельствам. Скажут ли, что я стеснял
свободу? Он  докажет, что вольность,  анархия, великие беспорядки
стучались к  нам в дверь. Обвинят  ли меня в страсти  к войне? Он
докажет,  что  всегда  на  меня  нападали.  Или  в  стремлении  к
всемирной  монархии? Он  покажет, что  оно произошло  от стечения
неожиданных  обстоятельств, что  сами  враги мои  привели меня  к
нему. Наконец,  обвинят ли  мое честолюбие? А!  Историк найдет во
мне  много честолюбия,  но  самого великого,  самого высокого!  Я
хотел  утвердить царство  ума  и дать  простор всем  человеческим
способностям.  И тут  историк  должен будет  пожалеть, что  такое
честолюбие осталось  неудовлетворенным!.. Вот, в немногих словах,
вся моя история!" (Memorial). [3]

Гудсон-Лов  решился  отнять  О'Миру  у  Наполеона,  так  же,  как
разлучил  с ним  Лас-Каза.  Не получив  из Лондона  позволения на
высылку  доктора с  острова  Святой Елены,  он подвергнул  О'Миру
таким стеснительным и  оскорбительным распоряжениям, чтобы тот не
мог выдержать их и  старался бы избавиться от них поскорее, подав
в  отставку.   Намерение  губернатора   удалось  вполне.  О'Мира,
заключенный  в   тесных  пределах   Лонгвуда,  лишенный  общества
англичан, не имея ни с кем сношений, кроме медицинских, обратился
к адмиралу Планпену с  просьбою об отмене такого скучного ареста;
но адмирал  не захотел принять его.  О'Мира вынужден был подать в
отставку и тотчас написал об этом губернатору.

Но  комиссары  союзных  держав,  видя,  что  здоровье  императора
требовало беспрерывных  попечении, и что отъезд  доктора, если не
приедет   немедленно  его   преемник,  может  повлечь   за  собою
неприятные последствия и  навлечь на них строгую ответственность,
настоятельно  требовали   от  губернатора,  чтобы  доктор  О'Мира
продолжал по-прежнему  лечить лонгвудского пленника. После долгих
и жарких  споров Гудсон-Лов  согласился на их  требование, думая,
что  доносами, отправляемыми  в  Лондон, достигнет  наконец своей
цели и успеет удалить ненавистного ему доктора.

Он начал тем, что  уговорил командира 66-го полка, который пришел
на смену 53-му, исключить  О'Миру из числа офицеров, обедавших за
общим столом. Пока шла  деятельная переписка об этой новой обиде,
доктор   получил   письмо  от   подполковника  Эдуарда   Вейниара
(Wyniard), который  уведомлял его от имени  Гудсон-Лова, что граф
Батурст решением от 16  мая 1818 года приказал ему прекратить все
сношения с  генералом Бонапартом, равно как  и с другими жителями
Лонгвуда.

"Человеколюбие, -  говорит О'Мира,  - обязанности моего  звания и
тогдашнее  опасное  положение  здоровья  Наполеона запрещали  мне
повиноваться  этому бесчеловечному  распоряжению...  Я немедленно
решился  по-прежнему  пользовать  Наполеона,  какие  бы  ни  были
последствия моей решимости. Здоровье Наполеона требовало, чтобы я
не  оставлял его и  сам приготовлял  ему лекарства, потому  что у
меня  не  было помощника".  Доктор  приехал в  Лонгвуд и  сообщил
Наполеону о приказании графа Батурста.

"Я  умру скорее,  -  сказал Наполеон,  - им  кажется, что  я живу
слишком долго".

О'Мира дал  Наполеону медицинские  советы, которым он  должен был
следовать  после  его отъезда.  Когда  доктор замолчал,  Наполеон
сказал ему с жаром и чувством:

"Когда  приедете в  Европу,  сходите к  брату моему,  Иосифу, или
пошлите к нему; он отдаст вам пакет с письмами, которые я получал
от разных знаменитых лиц.  Я отдал ему их в Рошфорте. Напечатайте
их; они покроют стыдом многих и покажут, как все мне поклонялись,
когда я  был в  силе. Теперь, когда я  состарился, меня стесняют,
разлучают с  женой, с  сыном. Прошу вас  исполнить мое поручение.
Если  услышите   клевету  на  меня  и   сможете  опровергнуть  ее
достоверным свидетельством,  опровергайте и рассказывайте то, что
здесь видели".

Потом Наполеон  продиктовал генералу Бертрану письмо  и сделал на
нем  собственноручную  приписку, в  которой рекомендовал  доктора
супруге своей. Кроме того,  он поручил доктору собрать сведения о
его семействе и рассказать его положение родственникам.

"Скажите, что я до сих пор люблю их по-прежнему, - прибавил он, -
выразите чувства моей любви к Марии-Луизе, к моей доброй матери и
к Полине.  Если увидите моего сына,  поцелуйте его за меня; пусть
никогда  не забывает,  что  родился французским  принцем. Скажите