Надежды. Доктор О'Мира старался смягчить губернатора, указывая на
слабое  здоровье  молодого  Лас-Каза.  "Что значит  для  политики
смерть ребенка!" - отвечал Гудсон-Лов.

Наполеон  хотел  утешить  Лас-Каза  и  писал  к  нему,  когда  он
находился  еще в  тюрьме, но  губернатор удержал  письмо, которое
дошло к Лас-Казу только после смерти Наполеона.

    -----------------------------------------------------------------
[1] Никто  не изображал  так живо этого страха,  как Шатобриан. В
речи  его,  произнесенной   в  палате  пэров,  находим  следующие
замечательные  слова: "Наденьте  серый  сюртук и  маленькую шляпу
Наполеона на  палку и  поставьте ее на берегу  Франции, у Бреста:
Англия немедленно примется за оружие".



                       ГЛАВА LIV И ПОСЛЕДНЯЯ

              [Последние годы Наполеона. Смерть его.]

Гурго, имевший  несколько раз  неприятности и споры  с Лас-Казом,
перед  его  отъездом  желал   показать  ему.  что  несогласия  их
происходили  не  от  того,  чтоб они  не  любили  друг друга.  Он
попросил  позволения  сопровождать  Бертрана, которому  дозволено
было  повидаться с  Лас-Казом, и  они вместе поехали  прощаться с
несчастным  своим  сотоварищем,  получившим  приказание  ехать  в
ссылку [1].

После   отъезда   Лас-Каза   гонения   на  Лонгвуд   продолжались
по-прежнему.   Обыкновенно   через   доктора  О'Миру   губернатор
передавал неприятные вести, касавшиеся Наполеона; доктор исполнял
эти  трудные поручения  так  осторожно и  с такой  ловкостью, что
ежедневно  более и  более  заслуживал доверие  Наполеона и  терял
доверие сэра  Гудсон-Лова. Последний тщательно старался оправдать
слова  падшего императора,  что  "ему прислали  человека, который
хуже тюремщика".  Преследования возобновлялись ежедневно, во всех
возможных  формах. Когда  Наполеон просил,  чтобы ему  дали книгу
Пильета об Англии, сэр  Гудсон-Лов взял из своей библиотеки книгу
под заглавием:

Известные  обманщики,  или История  ничтожных  людей всех  наций,
которые  назывались императорами  и королями  самопроизвольно, и,
отдавая  эту книгу  доктору  О'Мире, сказал  ему: "Отдайте  и эту
книжку генералу  Бонапарту. Тут он, может  быть, найдет характер,
похожий  на  его  собственный".  Таков  был  человек,  присланный
английскими министрами, которых Наполеон почитал великодушнейшими
из врагов своих.

Наполеон  верно осудил  и характеризовал сэра  Гудсон-Лова, когда
назвал  его  сицилийским сбиром;  в  нем  хитрость соединялась  с
жестокостью,  коварство  со  страстью  к мщению.  Речи  его  были
зеркалом его  души; чувства свои часто  выражал он самыми грубыми
фразами.  Однажды,  осыпая бранью  верных  спутников Наполеона  в
бедствии, он сказал при всех: "Генералу Бонапарту было бы гораздо
лучше, если  б он не был окружен такими  лжецами, как Монтолон, и
таким son of a bitch, как Бертран, который вечно жалуется" [2].

Губернатор  был  очень  недоволен,  что при  Наполеоне  находятся
французы. Он  желал, чтобы  ежедневные мучения и  медленная казнь
падшего  императора не  утешались преданностью и  дружбой любящих
его людей;  он желал наказывать жертву  несчастья в уединении, не
боясь  рассказов наблюдателей  за  его поступками.  С этой  целью
удалил  он сначала  Лас-Каза,  а потом  старался удалить  доктора
О'Миру.

"Вы  кажетесь мне  подозрительным,  - говорил  нередко Гудсон-Лов
доктору, -  я вам не  могу довериться". И потому  писал в Лондон,
чтобы вытребовали О'Миру с острова Святой Елены.

Пока донос губернатора шел  в Лондон, О'Мира, не обращая внимания
на  подозрения  и   гнев  губернатора,  не  переставал  ежедневно
посещать   знаменитого  больного   и  доставлял  ему   не  только
медицинские пособия,  но даже  всевозможные утешения, допускаемые
обстоятельствами. Он не был подвержен мерам строгости, тяготевшим
на прочих жителях Лонгвуда,  и доставлял им случай иметь сношения
с особами,  жившими вне  Лонгвуда, за что  Наполеон награждал его
полным доверием.

Когда  губернатор не  тревожил пленника своими  требованиями, что
случалось весьма редко,  Наполеон занимался рассмотрением Истории
знаменитых  мужей или  рассуждал о важнейших  статьях современной
политики.

Особенно  занимался  он французской  революцией, рассматривал  ее
начало и общность и  очерчивал ее характер с философской высоты и
с  беспристрастной  точки,  на  которую поставило  его  бедствие,
положив  преждевременный конец  его  политическому существованию.
"Французская  революция,   -  говорил  он,  -   произошла  не  от
столкновения двух династий, споривших  о престоле; она была общим
движением массы... Она уничтожила все остатки времен феодализма и
создала новую Францию, в которой повсюду было одинаковое судебное
устройство,   одинаковый  административный   порядок,  одинаковые
гражданские  законы,   одинаковые  законы  уголовные,  одинаковая
система налогов... В новой  Франции двадцать пять миллионов людей
составляли   один   класс,  управляемый   одним  законом,   одним
учреждением, одним порядком..."

Наполеон предвидел,  что движение беспокойных умов  во Франции не
остановилось. "Через двадцать лет, когда я уже умру и буду лежать