которым  командовал  адмирал Кокбурн.  Воспользовались случаем  и
обезоружили  всю его  свиту; но  у него самого  постыдились взять
шпагу. Все его вещи  были пересмотрены самим адмиралом при помощи
таможенного офицера. У него  взяли четыре тысячи наполеондоров, а
оставили  только  полторы,  для  самых необходимых  потребностей.
Когда  он стал  прощаться  с верными  слугами, которым  запретили
следовать за  ним в темницу и  отдаленную ссылку, Савари в слезах
бросился к его ногам и целовал ему руки. "Спокойно, без волнения,
- говорит Лас-Каз, -  поцеловал его император и пошел к лодке. На
пути   он  ласково   кланялся   всем  встречавшимся.   Все  наши,
остававшиеся в  Европе, неутешно  плакали; и я не  мог не сказать
лорду  Кейту, с  которым  разговаривал в  эту минуту:  "Заметьте,
милорд, здесь плачут только те, которые остаются"".




                             ГЛАВА LII

  [Переезд морем. Прибытие на остров Святой Елены. Пребывание на
                   острове до отъезда Лас-Каза.]

Кейт был  весьма учтив, но  столько же и осторожен  в сношениях с
французами на  Беллерофоне.  Кокбурн был еще  учтивее и показывал
еще  более  участия и  уважения  к  великому человеку,  невольным
тюремщиком которого он стал на некоторое время.

Английские  министры   остались  не  совсем  довольны  почтением,
оказанным  Наполеону  капитаном Мейтландом  и  его экипажем.  Они
особенно  порицали  капитана  за  то, что  он  давал  знаменитому
полководцу  титул императора,  и  приняли строжайшие  меры, чтобы
ничто  подобное  не  могло  повториться на   Нортумберланде.  Они
написали в  своих инструкциях, что Наполеона  следует называть не
иначе,  как   генералом. Когда  падший  император  узнал об  этих
распоряжениях,  клонившихся к  его унижению, то  спокойно сказал:
"Пусть называют меня как хотят, я все-таки останусь Я".

11 августа Нортумберланд вышел из пролива Ла-Манш. Скоро Наполеон
узнал вдали берега Франции.  Он поклонился им, простер к ним руки
и сказал дрожащим голосом: "Прощай, страна храбрых! Прощай, милая
Франция! Если  б было менее изменников,  ты до сих пор оставалась
бы  первой  державой  в  мире". Таково  было  последнее  прощание
великого человека с благородной страной великого народа!

Во время переезда император ежедневно прогуливался после обеда на
палубе; один раз застигла его в этой прогулке сильная буря. Он не
захотел  скрываться  в  каюте  от  проливного  дождя  и  приказал
принести себе знаменитый  серый сюртук, на который даже англичане
смотрели с восторгом и уважением.

Наполеон сокращал медленное  течение времени чтением газет. Часто
встречал он в них ложь и оскорбления; но все это не имело на него
влияния, и он сказал Лас-Казу:

"Яд не действовал на Митридата; а клевета с 1814 года тоже уже не
действует на меня".

15 (3) октября  Нортумберланд остановился у острова Святой Елены;
16 (4)  числа Наполеон сошел на  берег в сопровождении адмирала и
генерала  Бертрана.  Сначала  он  поселился  в  Бриаре,  у  купца
Балкомба.

Но  это  было временное  жилище:  местопребыванием его  назначили
Лонгвуд, сельский домик губернатора острова. Наполеон посетил его
в  самый   первый  день  приезда,  но   нашел,  что  не  все  еще
приготовлено  к  его  принятию.  Впрочем, он  нашел  у  господина
Балкомба все удобства, на которые имел права, и некоторые пособия
против  скуки.  Это достойное  семейство употребило  всевозможные
усилия, чтобы усладить неприятность его положения.

Живя в Бриаре, Наполеон выезжал из дому только один раз и посетил
майора  полка, стоявшего  на острове  Святой Елены.  Он занимался
своими Записками и  очень часто и долго диктовал Лас-Казу или его
сыну, Монтолону, Гурго и Бертрану. Обыкновенно прогуливался он по
мрачным аллеям  Бриара, откуда можно было  видеть только страшные
пропасти.

В  саду г.  Балкомба работал  старый негр  по имени Тоби.  Он был
малаец,  похищенный английским  экипажем  и проданный  в рабство.
Наполеон во  время прогулок часто встречал  несчастного старика и
оказывал  большое к  нему участие;  он решался заплатить  за него
выкуп  и  говорил  о его  похищении  с  негодованием. Однажды  он
остановился перед ним, не мог удержать в себе мыслей, толпившихся
в его голове, и  сказал грустно: "Что за бедная машина - человек!
Нет ни  одной сходной  наружности, а души все  различны!.. Если б
Тоби был Брут, он  не вынес бы жизни; если б он был Эзоп, то стал
бы  теперь, может  быть,  советником губернатора;  если б  он был
пылкий  и ревностный христианин,  то с  терпением нес бы  крест и
благословлял бы его, в  надежде на Бога. Но бедный Тоби ничего не
знает,  склоняется  и  работает  невинно!" Посмотрев  на  него  в
продолжение  нескольких  минут  безмолвно,  он сказал,  удаляясь:
"Далеко бедному  Тоби до  короля Ричарда!.. Однако  ж поступили с
ним  равно жестоко;  ведь и  этот человек имел  свои наслаждения,
свое  семейство,   свою  собственную   жизнь;  англичане  сделали
страшное  преступление, похитив  его и  продав в  неволю". Потом,
остановившись,  прибавил, глядя  на  Лас-Каза: "Я  читаю в  ваших
глазах; вы думаете, что он не один такой пример на острове Святой
Елены...  Но между  ним  и нами  нет никакого  сравнения.  С нами
поступили  хуже;  но мы  имеем  в  себе другие  средства. Нас  не
подвергали телесным страданиям, а  если б и пытались сделать это,