Определенный образ жизни подразумевает определенную структуру расходов, из
которых всегда можно "отжать воду". Но наступает момент, когда сохранение
прежнего уровня жизни становится невозможным; человек должен
приспосабливаться к новым условиям, он опускается на другой жизненный
уровень, что неизбежно вызывает огромную неудовлетворенность.
Можно сказать, что предыдущее обсуждение удовлетворенности отодвинуло на
задний план уровень неудовлетворенности, вызванной потерей дохода.
Поскольку мы все еще руководствуемся принципом Роббинса, что
удовлетворенности и неудовлетворенности разных людей несоизмеримы, можно
прибегнуть к другому известному способу измерения. Нельзя доказать, что
сумма личных удовлетворенностей тех, кто приобретает, выше суммы личных
удовлетворенностей тех, у кого средства изымаются. В самом деле, есть все
основания полагать, что в случае распределения средств, отобранных у одних
людей, среди такого же числа других, последние получат меньшую суммарную
удовлетворенность, чем ее потеряют первые. Но дело в том, что эти средства
распределяются между гораздо большим числом людей. И довольных будет
больше, чем недовольных, плюсов больше, чем минусов; и поскольку нельзя
точно измерить значение этих величин, остается констатировать преобладание
плюсов над минусами и считать этот результат успешным, что фактически
сейчас и делается.
Всеми признается, что уровень неудовлетворенности не должен быть слишком
высоким, и поэтому процесс сокращения высоких доходов должен быть растянут
во времени.
Чтобы решить проблему сравнения удовлетворенности и неудовлетворенности,
решили идти эмпирическим путем. Если мы согласны с точкой зрения Лансинга,
что демократия -- это строй хорошо управляемой борьбы, в котором сила
должна брать верх без насилия, то мы можем сказать, что
неудовлетворенность, вызванная потерей дохода, измеряется политическим
сопротивлением мерам по перераспределению, и что победа или поражение
этого сопротивления означает преобладание неудовлетворенности или
удовлетворенности этими мерами. Таким образом, исход политической борьбы
из-за доходов всегда максимизирует благосостояние.
Однако это было бы действительно так только в том случае, если все члены
общества были бы заняты удовлетворением лишь своих личных потребностей и
были бы безразличны к любым нравственным императивам. Тогда,
действительно, сила и энергия их требований выражала бы уровень их
удовлетворенности. К счастью, эта борьба нигде не происходит в такой
атмосфере чистого и осознанного эгоизма.
Дискриминация меньшинства
Нецелесообразность радикального выравнивания доходов в течение короткого
времени не требует доказательств. Психологи предупреждают о возможности
бурного и социально опасного поведения тех, кто был внезапно выбит из
жизненной колеи. [То необыкновенное согласие на резкое снижение своего
экономического положения, которое выказали обеспеченные классы
Великобритании, было вызвано патриотизмом военного времени, когда война
угрожала существованию нации. Правительство, ведущее войну, почти добилось
"молчаливой революции". Могло ли в мирное время с той же готовностью быть
принято такое же стремительное снижение доходов в целях социального
перераспределения -- является сомнительным. Оно могло бы вызвать
возмущение высших классов, что привело бы к ослаблению государства.]
Экономисты предупреждают, что при переходе к общественному использованию
тех производительных ресурсов, которые раньше обеспечивали нужды
состоятельных классов, в краткосрочной перспективе прибыль от производства
новых общедоступных товаров и услуг будет гораздо ниже прибыли от
производства прежних предметов роскоши и услуг. [Хочу сослаться на
высказывание проф. Девонса: "Может пройти довольно много времени, пока
мощности, использовавшиеся для производства дорогих товаров, могут быть
переориентированы на прибыльное производство других товаров". Раньше я
думал, что сокращение рынка дорогих товаров в результате радикального
перераспределения вызовет довольно серьезные изменения, что услуги,
стоящие миллион для богатых, не могут, будучи перенаправленными на бедных,
стоить столько же. Это интуитивное представление было основано на том, что
богатые платят друг другу фантастические суммы за услуги, как, например,
известный врач известному адвокату, создавая таким образом внутреннее
циркулирование высоких стоимостей, которое должно сократиться при оказании
давления на высокие доходы. Само существование высоких доходов вызывает
высокую оценку такого рода деятельности, которая, с одной стороны,
увеличивает эти доходы, а с другой, поглощает часть расходов этих людей.
Мне казалось, что при радикальном перераспределении все подвергнется
дефляции, и поэтому покупательная способность сократится. Но д-р Хендерсон
и проф. Девонс взяли на себя труд опровергнуть мою точку зрения с
теоретических позиций, и я принимаю их аргументы.]
Признание возражений против краткосрочного выравнивания доходов не
ослабляет аргументы в пользу их долгосрочного выравнивания -- оно даже
усиливает их. Сдерживая темпы радикального уравнивания и давая людям
возможность постепенно привыкнуть к новым условиям жизни, мы тем самым
признаем, что различия в субъективных потребностях являются вопросом
привычки, историческим феноменом. Конечно, нам кажется, что уравнивание
доходов ныне живущих людей было бы преждевременным: мы знаем этих людей и
знаем, насколько различны их потребности. Но мы считаем возможным
поступить так с людьми, которые, как нам кажется, меньше отличаются друг
от друга, по той простой причине, что они как личности еще не существуют.
Поэтому мы можем считать разумным в будущем то, что в реальности кажется
совершенно абсурдным.
Это обычное обольщение разума, легко пленяющегося простотой -- строить
свои схемы вдали от раздражающих сложностей знакомой реальности, в будущем
или туманном прошлом, там, где все зыбко и смутно. А затем полученная
таким образом рациональная схема может использоваться для оценки и
осуждения несовершенств сегодняшнего дня.
Давайте, однако, отметим одно последствие уравнивания, которое сохранится
независимо от того, в близком или далеком будущем мы планируем завершить
нашу реформу. Предположим, что устранены все различия во вкусах, вызванные
социальными привычками. Тем не менее, люди не будут одинаковыми. Должны
сохраниться определенные различия в индивидуальных вкусах. Экономический
спрос уже не будет определяться различиями в личных доходах -- эти
различия будут устранены. Спрос будет определяться только количественно.
Понятно, что товары и услуги, пользующиеся спросом большого числа людей,
будут стоить для них дешевле, чем товары и услуги, пользующиеся спросом
малого числа людей для этой последней группы потребителей. Удовлетворение
потребностей меньшинства будет стоить дороже, чем удовлетворение