верно определяет себя, говоря: "я в литературе скептик, чтобы не сказать
хуже, и все ее секты для  меня  равны".  П.  был  создателем  и  русской
критики, без которой, по его мнению, немыслима  влиятельная  литература.
"Состояние критики, пишет он,  показывает  степень  образованности  всей
литературы"; от ее зависит  "общее  мнение",  главная  движущая  сила  в
цивилизованной стране;  она  служит  безупречным  показателем  духовного
прогресса народа. Сам П., опираясь на свое глубокое изучение французской
и английской литературы, разбирает современные ее  явления  как  "власть
имеющий", с полною верою в правоту свою. В отечественной  литературе  он
жестоко  клеймит  педантизм  (Каченовский   и   Надеждин),   легкомыслие
(Полевой) и, главное, индустриализм  (Булгарин  и  Кё)  -  и  если  одни
осуждают его за это, как за работу, его недостойную; другие справедливее
видят  здесь  дело  высоко  полезное  и  сравнивают  П.  с  трудолюбивым
американским колонистом, "который одною рукою возделывает поле, а другою
защищает его от набегов диких". Выступать против своих русских собратьев
от считал неудобным; зато он первый оценил и Гоголя, и Кольцова, которых
позднее так неуместно противопоставляли ему. "Современник" он для того и
задумал, чтобы создать настоящую русскую критику  и  для  первого  же  ј
вдохновил  Гоголя  к  его  известной  статье:  "О  движении   журнальной
литературы". Тогда же он один из всего кружка своего предугадал  будущее
значение юного Белинского и хотел отдать ему критический отдел  в  своем
журнале. П. завершил великий труд, начатый  Ломоносовым  и  продолженный
Карамзиным - создание русского  литературного  языка.  То,  по-видимому,
неблагоприятное  обстоятельство,  что  в  детстве  он  свободней  владел
французским языком, чем родным, ему принесло только пользу: начав писать
по-русски, он тем с большим вниманием прислушивался к правильной русской
речи, с более строгой критикой относился к каждой своей фразе,  часто  к
каждому слову, и стремился овладеть русским языком всесторонне -  а  при
его способностях, уменье  взяться  за  дело  и  энергии  хотеть  значило
достигнуть. Он изучает язык  простого  народа  как  поэтический,  так  и
деловой, не пропуская и говоров; ради языка он штудирует  все  памятники
старины, какие только мог достать, не пренебрегая  и  напыщенным  языком
одописцев XVIII века, и скоро дорабатывается до таких положений, которые
стали общепринятыми только через два поколения после него. Уже в 1830 г.
он   пишет:   "Жеманство   и   напыщенность   более   оскорбляют,    чем
простонародность.  Откровенные,  оригинальные  выражения   простолюдинов
повторяются и в высшем обществе,  не  оскорбляя  слуха,  между  тем  как
чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы  общую  улыбку".
Он горячо восстает против  условности,  педантизма  и  фальши  так  наз.
правильного и изящного  языка  и,  после  появления  Гоголя,  настойчиво
требует расширения границ литературной речи. Они  и  расширились  в  том
направлении, в каком желал П.; но все же и теперь, через 100  лет  после
его рождения, его стих и проза остаются для нас идеалом чистоты, силы  и
художественности.
   А. Кирпичников.

   Собрания сочинений П.: "Стихотворения  А.  С.  П."  (СПб.,  1826,  99
стихотворений);  "Стихотворения  А.  С.  П."   (2   ч.,   СПб.,   1829);
"Стихотворения А. С. П." (2  ч.,  СПб.,  1882);  "Повести.  Соч.  А.  С.
Пушкина" (СПб., 1834); "Поэмы и повести А.  С.  Пушкина"  (2  ч.,  СПб.,
1835, издание Смирдина); "Стихотворения А. С. П." (4  ч.,  СПб.,  1835);
"Сочинения А. С. П." (посмертн. издание, 11 том.: первые 8  СПб.,  1838,
последние 3 -  СПб.,  1841).  Это  посмертное  издание,  выходившее  под
редакцией друзей и поклонников П. и в последних томах давшее  целый  ряд
неизданных раньше  произведений  его,  страдало  большими  неточностями.
Вообще   установление   текста   сочинении   П.   представляет   большие
затруднения. Сам поэт не успел дать  полного  и  окончательного  издания
своих  произведений;  многих  он  совсем  не  видел  в  печати,   а   из
произведений,  им  самим  изданных,  некоторые,  еще  при  жизни  поэта,
известны были в разных чтениях. Многое из произведений П. до сих пор  не
могло явиться в нашей печати и до заграничных изданий ("Стихотворения А.
С. П., не вошедшие в последнее собрание его сочинений", Берл.,  1861;  2
изд.,  1870;  ред.  Н.  В.  Гербеля)  сохранялось  только  в  рукописях,
подвергаясь обычным при этом случайностям. В число мелких  стихотворений
П.,  особенно  эпиграмм,  включались  пьесы,  ему   не   принадлежавшие.
Правильное  издание  П.  требует,  поэтому,   тщательного   сличения   с
рукописями  поэта.  Последние  состоят,  главным  образом,  из  черновых
тетрадей,  часто  писанных   небрежно,   с   помарками   и   поправками,
затрудняющими чтение; зато они раскрывают самый процесс  творчества  П.,
так как некоторые пьесы встречаются здесь в нескольких  последовательных
обработках, от первого наброска до  окончательно  выработанного  текста.
Впервые  изучение  рукописей   для   установления   пушкинского   текста
предпринял  П.  В.  Анненков,  приложивший  к  изданному   им   собранию
"Сочинений П." (7 т., СПб., 185657) целый том "Материалов для  биографии
и оценки произведений  П.".,  которые  впоследствии  вышли  и  отдельным
изданием (СПб., 1873). Издание Анненкова представляло собою  важный  шаг
вперед и действительно "открыло арену для критики" и  объяснения  П.;  в
нем, однако, было  много  недостатков  и  недочетов.  В  значительнейшей
степени это  обусловливалось  цензурными  стеснениями  того  времени,  о
которых сам Анненков рассказал впоследствии  в  ст.  "Любопытная  тяжба"
("Вестн.  Европы",  1881,  ј  1).  Отдавая  должное  громадной  энергии,
проявленной  Анненковым  в  борьбе  с  цензурными  стеснениями,   нельзя
отрицать, что и при тогдашних условиях  он  мог  бы  в  большей  степени
использовать имевшийся у него рукописный материал. Впоследствии Анненков
в оправдание свое выставил  совершенно  неуместную  по  отношению  к  П.
теорию эстетической критики, по которой многие из произведений  великого
поэта не должны  занимать  места  в  собрании  его  сочинений,  "являясь
паразитами на светлом фоне его поэзии". После  издания  Анненкова  право
печатания сочинений П. перешло к книгопродавцу Исакову, который издал их
в СПб. три раза, дважды под ред. Геннади (1859-60 и 1869-71, по 6 том.),
а в третий раз под ред. П. А. Ефремова (6 т., 1878- 81). Затем право  на
издание сочинений П. приобретено было московским книгопродавцем  Анским,
который выпустил их вновь под редакцией Ефремова (7 том., М.,  1882).  В
изданиях с редакцией  Геннади  появились  некоторые  из  печатных  пьес,
пропущенных Анненковым, но, в целом, это самые  дурные  издания  П.,  по
крайней   небрежности   редакции   и   печатания   (известна   эпиграмма
Соболевского:
   "О жертва бедная двух адовых исчадий,
   Тебя убил Дантес и издает Геннади").
   Первая редакция Ефремова отличалась несравненно большею  точностью  и