передал Ш. редактирование "Часописи"; в 1834-1835  гг.  Ш.  редактировал
"Svetozor", первый чешский иллюстрированный журнал, издававшийся  фирмой
братьев Гаазе. Но все это  давало  ничтожные  средства.  В  1835  г.  Ш.
посетил в Праге М. П. Погодин, поразившийся теми тяжелыми  материальными
условиями, при которых Ш. приходилось работать. Отдавшись всецело  своим
научным  задачам,  Ш.  совершенно  забывал,  о  материальных  интересах.
Положение семьи его было чрезвычайно тяжелое; в этом он сам неоднократно
признается в письмах к Погодину.  Ш.  нуждался  в  помощи  друзей  и  не
отказывался от нее, но для него всего дороже была поддержка  его  ученых
предприятий. Знакомство Ш. с Погодиным совпало с окончанием первой части
"Славянских Древностей" ("Slovanske Starozitnosti") и  с  приготовлением
их к печати. Момент для оказания поддержки  предприятий  Ш.  был  весьма
удобный. Погодин помогал ему существенно и неоднократно, сам от  себя  и
при содействии друзей. Другие русские ученые также помогали Ш. присылкой
ему необходимых исторических и литературных исследований,  материалов  и
пр. Труд Ш. вышел в 1837 г. Ученая критика  встретила  его  восторженно.
Этот труд, говорил Палацкий, положил конец всем голословным  догадкам  и
всяким спорам в области славянской  старины.  Под  пеплом  древности  Ш.
удалось найти столько света, что не  только  история  славян,  но  и  их
старых соседей - скифов, кельтов, германцев, сарматов, финнов  и  др.  -
получила  неожиданную  ясность  и  достоверность.  Проникнутый   горячею
любовью к изучаемому им миру, Ш. не забывал, однако, о беспристрастии; в
благородном  стремлении  к  истине  он  выставлял   на   вид   не   одни
привлекательные черты древнего славянства. Не колебался он и  отвергнуть
или  исправить  высказанное  им   ранее   мнение,   если   убеждался   в
неосновательности его. Одушевление, вложенное Ш. в  его  труд,  невольно
прорывалось наружу как элегический  вздох  над  прошедшим;  но  глубокое
критическое чутье не  позволяло  ему  дойти  до  преувеличений.  Если  в
частностях труд Ш. в настоящее  время  требует  изменений,  то  в  целом
"Славянские Древности"  имеют  и  всегда  будут  иметь  высокое  научное
значение. С необыкновенным трудолюбием собранный материал, положенный  в
основание  этого  труда,  свидетельствующий  о  громадной  эрудиции  Ш.,
чрезвычайно обдуманно, в строгой системе распределенный и  обработанный,
блестящая, "железная" аргументация, постоянное уменье  отличать  главное
от второстепенного, пластичность и ясность стиля - все это и в настоящее
время является  предметом  удивления.  Великолепное  здание  "Славянских
Древностей", как воздвиг его Ш., стоит  доныне  прочно,  хотя  отдельные
выветрившиеся  камни  оказалось  нужным  заменить  другими,  а   кое-где
пришлось переменить и целые своды. Если наука  славянских  древностей  и
ушла ныне вперед, то она  совершила  это  движение  только  в  отдельных
местах, детальной разработкой и поправками в грандиозном здании Ш.  Труд
Ш.  немедленно  стал  выходить  и  в  русском  переводе  Бодянского,  но
последний, на средства Погодина издал (1837) только часть  "Древностей",
полный их перевод вышел в 1848 г.  План  Ш.  осуществлен  был  не  весь:
вторая часть "Древностей" -  о  нравах,  обычаях,  образовании,  религии
древних славян осталась недоконченной.  В  начале  1836  г.  гр.  С.  Г.
Строганов, попечитель московского округа,  пригласил  Ш.  на  славянскую
кафедру в Москву, но Ш. отказался: он решил навсегда остаться  в  Праге,
чтобы выполнить все  свои  ученые  проекты.  После  "Истории  славянских
литератур" и "Славянских Древностей" ,  третьим  трудом  общеславянского
характера была "Славянская Народопись"  ("Slovansky  Narodopis",  1842).
Этой  маленькой  книжкой  положен  был  краеугольный  камень  славянской
этнографии.  В  небольших  очерках  и  заметках  знакомил  общество   со
славянским  миром  уже  Добровский,  в  своих  сборниках   "Славине"   и
"Слованке"; но первый цельный опыт славянского народоописания сделан был
Ш. Насколько обширные "Славянские  Древности"  знакомили  ученый  мир  с
славянской  стариной,  настолько   небольшая   "Славянская   Народопись"
открывала самому широкому кругу читателей пути к  ознакомлению  с  живым
славянским миром и, таким образом, составляла необходимое  дополнение  к
"Древностям". Особенно поучительной являлась приложенная к  "Народописи"
карта  славянского  мира   ("Slovansky   Zemevid"),   впервые   наглядно
изобразившая величие его. Книга Ш. имела огромный успех: первое  издание
ее разошлось в Праге в несколько дней; в том же  1842  г.  вышло  второе
издание ее, а в 1843 г. она переведена была Бодянским  на  русский  язык
(первонач. в "Москвитянине"  Погодина,  а  потом  вышло  отд.  издание).
Историческое изучение памятников  чешского  яз.  и  литературы  дало  Ш.
обильный материал для истории старого чешского яз. Ш. вместе с  Палацким
принял участие в споре  о  некоторых  заподозренных  памятниках  чешской
письменности, выступив с защитой их подлинности в труде: "Die  aeltesten
Denkmaeler der boehmischen Sprache" (1840). Здесь  подробно  рассмотрены
"старейшие  памятники  чешского   языка",   отвергнутые   Добровским   и
Копитаром: "Суд Любуши", отрывок из Евангелия от Иоанна,  глоссы  "Mater
Verborum" и др. На изучении этих, отвергнутых ныне, и других  памятников
Древней  чешской  письменности  основаны   были   "Начала   старочешской
грамматики   ("Pocatky   staroceske   mluvnice"),    предпосланные    Ш.
исторической хрестоматии по  чешской  литературе  ("Wybor  z  literatury
ceske", 1845, I). Грамматика древнего чешского  языка  впервые  получила
здесь научную обработку,  впервые  представлено  было  вполне  учение  о
звуках и формах чешского языка и изложен синтаксис  его,  причем  разбор
собранного материала совершен по строгому научному методу.  Существенный
недостаток  этого  труда  состоит  в   том,   что   предметом   научного
исследования  явились  памятники  тогда  сильно  заподозренные,  а  ныне
совершенно отвергнутые.  Ш.  не  без  основания  упрекали  в  недостатке
критики. Известность Ш. со времени переселения его в  Прагу  значительно
расширилась, благодаря только что отмеченным капитальным трудам его.  Ш.
стали предлагать кафедру славяноведения в Берлине, но  он  отказался  от
этого предложения;  тогда  прусский  министр  народного  просв.  Эйхгорн
пригласил Ш. в  Берлин,  чтобы  получить  от  него  совет,  как  следует
поставить учреждаемые в  Берлине  и  Бреславле  кафедры.  Ш.  представил
Эйхгорну  замечательную   записку,   в   которой   был   начертан   план
университетского преподавания славяноведения. Предложения, обращаемые  к
Ш. из России и Пруссии, заставили и австрийское правительство  отнестись
к  Ш.  с  большим  вниманием.  С  1837   г.   Ш.   был   цензором   книг
"беллетристического и смешанного содержания". В 1841 г. он был  назначен
сверхштатным хранителем университетской  библиотеки.  Цензурные  занятия
доставляли Ш. массу хлопот и неприятностей, и он настойчиво стал просить
об увольнении от этой должности; в 1847 г. он, наконец,  освободился  от
нее. Ш. давно мечтал об открытии славянской кафедры  в  Австрии,  прежде
всего в Праге, где надеялся получить профессуру. С этою целью он подал в
1846 г. эрцгерцогу Стефану, наместнику Чехии, особую записку; но она  не