душепереселение; предписывает воздержание  от  мясной  пищи  и  кровавых
жертв, в которых видит убийство ближних; допускает  только  растительную
пищу, за исключением бобов, запрещенных пифагорейскими  правилами,  хотя
такое вегетарианство трудно обосновать его  учением  о  душепереселении,
так как он признает,  что  наша  душа  переселяется  не  только  в  тела
животных, но и в тела растений: он помнит, что он сам  был  уже  однажды
"юношей, девой, кустом, птицей и рыбой безгласной". Он говорит  о  былом
блаженстве  золотого  века,  о  превосходстве  человеческой  природы  до
грехопадения  и  о  сверхчувственности  божества,  которое  он,  подобно
Ксенофану,  определяет   как   не   имеющее   человеческих   органов   и
человеческого  образа,  как  "священный  и  неизреченный   дух"   (134).
Ритуально-очистительные таинства или средства Э. нам неизвестны. Что  он
принадлежал к пифагорейской секте - это явствует  из  вышесказанного,  а
также и из того преимущественного значения, какое имел в  его  проповеди
Аполлон -  главное  божество  пифагорейского  очистительного  культа.  В
Пифагоре он видел человека, обладавшего сверхъестественным  знанием.  От
Алкидама, ученика Горгия, мы знаем, что Э. был учеником Парменида, также
принадлежавшего к пифагорейскому союзу. Философское учение Э. не  вполне
согласуется  с   пифагорейской   мистикой.   Это   заставило   некоторых
предполагать, что его две  поэмы  относятся  к  различным  периодам  его
жизни: сначала он был религиозным учителем и гностиком, а затем сделался
натуралистическим  философом  -  или,  наоборот,  под  конец  жизни   от
натурфилософии обратился к мистике. Но строго  логическая  связь  вообще
отсутствует в эклектической системе  Э.,  мистицизм,  притом  окружающий
себя риторикой и несвободный от своего рода шарлатанства, сказывается  в
обеих поэмах. Во второй и, по всей  вероятности,  позднейшей  поэме  Э.,
по-видимому, более останавливался на своем сверхъестественном могуществе
и достоинстве; но уже в первой ("О природе") он обещает верному  ученику
научить  его  снадобьям  против  старости  и  болезней,  средствам   для
укрощения ветров, дождя или  засухи  и  даже  для  воскресения  мертвых.
Соединение медицины с философским умозрением сказывается прежде всего  в
том, что Э.  не  отвергает,  подобно  Пармениду,  свидетельства  чувств.
Наоборот, он требует от ученика наблюдения каждого предмета  посредством
тех органов чувств, которым он доступен и насколько он им  доступен;  он
признает, однако. человеческое знание немощным, потому  что  чувственные
способности наши ограничены, мысль притупляется  нуждою  и  заботами,  а
жизнь быстротечна. Люди верят лишь в то, на что они случайно  натыкаются
в своих блужданиях; каждый хвалится тем, что он нашел целое,  между  тем
как оно недоступно зрению и слуху и даже непостижимо уму. Такое скромное
начало, однако, вовсе не служит признаком скептицизма, являясь введением
к  смелому  мистико-умозрительному  построению,  которое  выдается   или
принимается  за  откровение   свыше.   В   этом   откровении,   впрочем,
впечатлительный Э. многим обязан своим предшественникам,  в  особенности
Пармениду. Подобно ему, он признает началом всего полноту бытия, которую
и  он  представляет  себе  в  виде  всеобъемлющего  шарообразного  тела;
описывая  ее  подобно  элейцам,  он  вместе  с  ними  приписывает  ей  и
физические, и духовные  свойства,  признавая  ее  божеством.  Далее,  Э.
отрицает всякое происхождение или уничтожение истинно сущего, и притом в
тех же выражениях, как и Парменид. Сущее тожественно  себе  и  не  может
произойти из ничего или обратиться в  ничто.  Вне  полноты  нет  ничего;
пустое пространство безусловно не существует, а потому к  полноте  ничто
не может прибавиться и ничто не может из ее  исчезнуть.  Эта  полнота  и
есть божественный "Сферос". До сих пор согласие с  Парменидом  очевидно;
но, в отличие от  него,  Э.  признает  реальное  множество,  движение  и
качественные различия вещей, о которых свидетельствуют наши  чувства.  У
Парменида нет перехода от Единого Сущего к миру явлений; есть только это
Единое Сущее, все прочее - ложь. Но откуда  в  истине  могла  возникнуть
иллюзия или ложь? Сказать, что она есть заблуждение человека  -  значить
признать  существование  человека,  а  с  ним  вместе   и   всего   миpa
ограниченных существ, возникших ранее человека  и  независимо  от  него.
Чтобы объяснить этот  мир,  во  множестве  и  движении  его  частей,  из
первоначального единства, надо признать  его  продуктом  реальной  силы,
которая  рождает  его  посредством  деления,  раздробления,  расчленения
первоначального единства. Э. называет эту силу Враждою. Но не все в мире
объясняется  ею  одною:  Гераклит  и  пифагорейцы  разглядели  в  борьбе
противоположностей внутреннее  согласие,  гармонию;  это  согласие,  это
внутреннее единство во множестве определяется у  Э.,  как  мировая  сила
Любви или Дружбы, соединяющей разрозненные стихии.  У  Парменида,  путь,
ведущий к единству, и путь ведущий к множеству, путь истины и путь  лжи,
суть два метода познания, два  способа  отношения  человеческого  ума  к
познаваемому.  У  Э.  путь,  ведущий  к  единству,  и  путь,  ведущий  к
множеству, суть два мировых процесса. В отличие от физиков, признававших
происхождение  различных  вещей  из  одной  какой-либо   стихии   (путем
сгущения, или разрежения,  или  качественного  изменения),  Э.  признает
четыре основных стихии, 4 "корня" существующего - огонь, воздух, воду  и
землю.  Это  -  вечные  и  постоянные  элементы   всего   существующего,
качественно и количественно неизменные. Из них состоят все существа  без
исключения; самые "боги долговечные" состоят из них точно  так  же,  как
растения и животные. Все создается  путем  соединения,  сложения  частиц
этих стихий и разрушается посредством их  разъединения  или  разложения.
Происхождения и уничтожения нет и быть не может: есть  лишь  сложение  и
разложение от века существующих элементов. Подобно тому,  как  художник,
смешивая в различных  пропорциях  очень  небольшое  количество  основных
красок, достигает бесконечного разнообразия цветов, посредством  которых
он изображает вселенную, так и вселенная  состоит  из  четырех  основных
элементарных тел, которые вступают между собою в  бесконечное  множество
разнообразных  соединений  -  воззрение,   в   котором   хотели   видеть
предчувствие современного  химического  учения  об  элементах,  хотя  Э.
смешивает   простые   тела   с   состояниями   тел   (жидкое,   твердое,
газообразное). При этом  Э.  остается  на  почве  античного  гилозоизма,
признавая свои стихии живыми или чувствующими. Он видит в них не  только
первичные предметы чувственного  восприятия  (primum  sensibile),  но  и
первичные чувствующие начала (primum sentiens), живые части, органы  или
члены божества, божественного тела. Э. называет их также богами  -  Зевс
(эфир, aiJhr dioV), Гера  (земля),  Аидоней  (огонь)  и  Нэстис  (вода).
Стихии служат живым материалом всего существующего:  "из  них  все,  что
есть, слагается в стройный  порядок;  ими  же  думает  все  и  чувствует
радость и скорби"; "землю  землею  мы  зрим,  а  воду  мы  видим  водою;
воздухом воздух небес, огнем беспощадный огонь;  видим  любовью  любовь,
вражду же - враждой ненавистной". Человек воспринимает чувственный  вещи