скорее заставить город сдаться, но  Тотила велел всех принимать дружественно
и кормить.
     Цетег почти не сходил со стен.  Все ночи проводил он  на страже,  чтобы
примером поднять упавший дух населения, но  ничего не помогало: каждую  ночь
люди группами покидали посты и убегали к готам. Наконец, это стали делать не
только простые граждане, но даже начальники небольших отрядов.
     --  Начальник, -- доложил  ему  однажды утром  Пизон, --  сегодня ночью
Бальб с двенадцатью воинами бросили  пост, спустились на канатах через стену
и бежали к  неприятелям.  Там  всю  ночь ревели  апулийские быки: их  призыв
оказался слишком соблазнителен.
     --  Я не  могу  защищать  пинциевых  ворот, --  добавил Сальвий. --  Из
шестнадцати человек, стоявших на страже, девять умерли ночью с голода.
     -- То же и у меня, у тибурских ворот, -- подтвердил Лициний.
     -- Вели герольдам, -- сверкая глазами, сказал префект Лицинию, -- чтобы
они собрали на площадь всех граждан, всех, кто еще остался в домах.
     --  Начальник,  в  домах остались  только женщины, дети  и  больные, --
возразил Лициний.
     --  Делай,  что  тебе  приказывают! --  мрачно прервал его  префект  и,
спустившись со  стены, вскочил на своего  Плутона, чудного вороного коня,  и
медленно поехал в сопровождении отряда верных исаврийцев по городу.
     Улицы   были   почти  пусты,  кое-где   только  попадались  изнуренные,
оборванные  женщины  и  дети. Префект подъехал к мосту через  Тибр. Вдруг из
дверей одного маленького домика выбежала женщина с распущенными  волосами, с
ребенком  руках.  Другой,  немного  постарше, бежал  рядом,  держась  за  ее
лохмотья.
     -- Хлеба!  Хлеба! --  кричала она. -- Где я возьму вам хлеба? Ведь  эти
камни не сделаются  хлебом от слез!  О нет! Они также тверды, как... Как вот
он! Смотрите, дети! Это префект Рима, вон  тот, что едет на  вороной лошади.
Видите, какой ужасный взгляд у него! Но я уже не  боюсь его больше. Смотрите
на дети:  он заставил нашего отца день  и ночь стоять на стенах, пока тот не
умер. Будь ты проклят, префект Рима!
     И сжав кулаки, она протянула их к неподвижно стоявшему префекту.
     -- Хлеба, мать! Дай нам есть! -- с плачем кричали дети.
     -- Есть я  не могу вам дать  ничего, но пить -- сколько угодно! -- дико
закричала женщина  и, прижав меньшего ребенка к груди  левой рукой, схватила
правой старшего и вместе с ними бросилась в воду.
     Крик ужаса вырвался у всех присутствовавших.
     -- Она безумна! -- вскричал префект.
     -- Нет, она умнее всех нас! -- возразил ему голос из толпы:
     --  Молчи!  Воины,  трубите в трубы!  Скорее  вперед,  на  площадь!  --
вскричал префект и помчался впереди отряда.
     Герольды между тем согнали  на  площадь всех, кто  был  еще в домах, --
около двух тысяч изнуренных мужчин и женщин, с трудом державшихся на  ногах,
опираясь на копья и палки.
     -- Чего еще хочет от нас префект? --  говорили они. -- У нас ничего уже
осталось, кроме жизни!
     -- А знаете? Третьего дня Центумцелла сдалась готам.
     -- Да,  граждане города бросились на  исаврийцев  префекта и  заставили
открыть ворота.
     -- О, мы также  могли бы  это сделать. Но нужно торопиться, иначе будет
слишком поздно.
     -- Мой брат вчера умер с голода. Вчера на  скотном рынке продавали мышь
вес золота.
     -- Я прошлую неделю  доставал тайком мясо у одного мясника. Но третьего
дня  народ разорвал его: он зазывал к себе нищих детей, убивал их и продавал
нам их мясо.
     -- А как добр король готов! Он, как отец, заботится о пленных, снабжает
их одеждой, пищей и, кто не хочет поступать к нему на службу, тех отправляет
в приморские города. Но большинство остается служить в его войсках.
     --  Тише,  вот  префект на своей черной лошади. Какой ужасный  взгляд у
него: холодный и вместе точно огненный.
     -- Да, моя мать говорит,  что так смотрят люди, у которых нет сердца. В
эту минуту префект выехал на середину площади.
     --  Граждане,  Рим  требует  от вас  новых жертв, -- сказал  он.  --  Я
призываю  вас  стать в  ряды войска,  голод и --  стыдно  сказать --  измена
опустошили  эти  ряды. Вам нет  выбора. Другие  города могут выбирать  между
сдачей и гибелью. Но вы, выросшие  в тени Капитолия, не имеете этого выбора:
в  стенах  Рима не может быть сказано  трусливое слово.  Необходимо  сделать
последнее усилие:  призываю на  стены всех, от двенадцатилетних мальчиков до
восьмидесятилетних стариков. Тише! Не ропщите! Я велю своим воинам ходить из
дома  в  дом,  чтобы  не  допустить  слишком слабых  мальчиков  или  слишком
бессильных стариков взяться за оружие.
     Префект умолк. В толпе слышался неясный шум.
     -- Хлеба! -- раздался крик за спиной Цетега.
     -- Хлеба!
     -- Сдать город!
     -- И  вам не  стыдно? --  быстро  обернулся к  ним префект.  --  Вы так
мужественно вынесли все, и теперь, когда остается потерпеть только несколько
дней, падаете духом. Ведь через несколько дней сюда явится Велизарий.
     -- Ты говорил это уже семь раз. И после седьмого раза Велизарий потерял
все свои корабли.
     -- Сдай город! Открой ворота! -- кричала толпа.
     -- Сдай, мы требуем этого!... Ты вечно твердишь нам о римской  свободе.
Хорошо, но кто  же  мы сами, свободные люди  или твои  солдаты? Слышишь?  Мы
требуем сдачи!
     В эту минуту сквозь толпу пробрался Лициний.
     -- Явился готский  герольд! Я  пришел слишком поздно, чтобы  остановить
его. Изголодавшиеся легионеры впустили его через тибурские ворота.
     -- Долой его! -- вскричал Цетег, -- он не должен говорить!
     Но толпа с восторгом бросилась навстречу герольду и окружила его.
     -- Мир! Спасение! Хлеб!
     -- Мир! Мир! Слушайте герольда!
     -- Нет, -- закричал Цетег, хватаясь за меч. -- Нет, не слушайте  его. Я
-- префект города. Я защищаю его и говорю вам: не слушайте его.
     Но толпа густо обступила герольда:
     -- Говори, посланный, что приносишь ты?
     -- Я  несу  вам мир и  освобождение! -- вскричал  Торисмут.  -- Тотила,
король  Италии и готов, шлет вам помилование  и требует свободного пропуска.
Он сам хочет говорить с вами.
     -- Да здравствует король Тотила! -- закричали голоса. -- Пусть идет.