материнского  начала претерпела изменения. Была канонизирована,
к примеру, многогрудость, что нашло свое законченное воплощение
в классическом образе Артемиды Эфесской (рис. 113).
     Важным для понимания жизнетворящих  функций  Бога  Рода  и
рожаниц  является  истолкование  космогонических  мифов  -- и в
частности индоевропейских  --  как  обобщенного  опыта  половой
жизни, процесса зачатия и родов. С этой точки зрения космогония
вообще  сродни эмбриогонии, поэтому каждый человек носит в себе
подсознательные сведения  о  собственной  эмбриональной  жизни,
появлении  на свет в процессе родов, а космогонический миф дает
людям возможность косвенным образом  снова  пережить  --  через
макроскопическую   проекцию   --  свое  прошлое  внутриутробное
состояние и соответствующие ощущения30.
     Перенос на Космос выводов из житейского сексуального опыта
-- это лишь одна сторона проблемы. Вторая же состоит в том, что
в космическо-небесных силах видели и первоисточник  сексуальной
энергии  --  мужской  и  женской.  В  наибольшей степени данный
аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах,
а впоследствии получил отражение в многочисленных  трактатах  о
любви  --  китайских,  индийских,  японских, арабских и т.п. По
канонам христианским половая  любовь  всегда  считалась  чем-то
греховным, требующим очищения и жесткой регламентации. Однако в
народных традициях, несмотря на преследования со стороны церкви
и  властей,  оставалась  неискоренимой языческая вера в тайные,
главным образом -- небесные силы, которые якобы и обусловливали
всю гамму любовных чувств, управляя ими  как  в  положительном,
так и в отрицательном направлении. Александр Блок, написавший о
поэзии  русских  заговоров  и  заклинаний  главу  для  "Истории
русской литературы", называл это постоянным  ощущением  древней
души любовного единения с природой31.
     В  народном  сознании  таинственная  и правящая всем миром
сила -- могучая и которой "нет конца" -- связывалась в основном
с понятным каждому образом огня  (пламени),  его  качествами  и
производимыми  им  действиями: "ажги ты, сила могучая, ее кровь
горючую, ее сердце кипучее на любовь  к  полюбовному  молодцу".
Стихия  огня,  скрывающая  в себе все потенции любви, теснейшим
образом сопрягается с силами небесными. "Зажечь горячую кровь и
ретивое сердце", чтоб кипели они да горели,  можно  лишь  встав
"под  утреннюю  зорю,  под  красное солнце, под млад месяц, под
частые ярые звезды". (При этом поминается и  древняя  Прародина
мировых  цивилизаций  с  полярной горой Меру посреди Вселенной:
"Под частыми ярыми звездами стоит гора белокаменна..."32
     В представлении многих народов Небо -- не только часть или
полное   выражение   Космоса,    но    и    активная    сторона
космогонического  или  теогонического  процесса.  В большинстве
древних культур Небо имело мужское обличие  (редкое  исключение
-- древнеегипетская  мифология,  где  Небо  --  Нут -- женского
рода), оно наделялось мужской потенцией и представлялось с ясно
выраженной мужской атрибутикой.  В  связи  с  распространенными
сказаниями  о  браке  Земли  и  Неба Млечный путь представлялся
фаллосом Небесного  Бога.  Так,  древние  греки  полагали,  что
Млечный  путь  --  гигантский  фаллос  Бога  Урана.  Отголоском
общеарийских воззрений может служить русская народная сказка из
сборника "Русских заветных сказок" А.Н.Афанасьева  о  волшебном
кольце,  благодаря  которому  фаллос героя вытягивается на семь
верст и достигает неба33. Аналогичные мотивы  обнаруживаются  в
символике   погребальных  курганов,  где  наряду  с  отдельными
небесными светилами воспроизводится весь Млечный  путь  в  виде
гигантского детородного члена (рис. 114).
     Впрочем,  имеются  и  другие  объяснения  и соответственно
народные наименования Млечного пути. У индоевропейских  народов
со  времени,  зафиксированного  в Гомеровой "Одиссее", небесная
река из звезд именуется  Повозкой  (или  Возом,  или  Телегой).
Названий  Млечного  пути  множество и у каждого народа -- самые
разные, только в польском языке их зафиксировано около сотни. У
северных народов Млечный путь -- Лось,  хотя  у  финно-угорских
суоми,  карелов,  мордовцев, марийцев, коми, удмуртов, манси --
это  Путь  Птиц  (Путь  Диких  Гусей,  Журавлиная  Дорога).   У
некоторых  славянских народов Млечный путь именовался точно так
же: Гусиная (Журавлиная) дорога. Тюрки, арабы, иранцы,  армяне,
албанцы,  венгры и балканские славяне именовали Млечный путь --
Дорогой, устланной соломой, тунгусские народы -- Лыжным следом,
чукчи и коряки -- Пыльной рекой; корейцы --  Серебряной  рекой;
китайцы, японцы, вьетнамцы -- Небесной рекой и т.д.
     Укоренившееся   в  современном  русском  языке  и  обиходе
название  Млечного  пути  несомненно   сопряжено   с   древними
мифологическими  представлениями  о сказочной Молочной реке или
благословенной стране, где текут молочные реки (Беловодье).
     Интерес Голубиной книги к вопросу о происхождении утренней
и вечерней   зари   обусловлен   тем,   что   в    общеарийской
мифологической  традиции зори представлялись плодом соития Неба
и  Земли  (сама  заря,  то  есть   покраснение   неба,   воочию
демонстрировала такой процесс соития).
     В  славянской  и  всей  индоевропейской  культуре особенно
развит и распространен был  культ  утренней  Зари  (рис.
115),    предвозвестницы    дневного    света   (рассвет).   По
древнеиндийской традиции Утренняя заря (богиня  Ушас)  --  дочь
неба.  В  славянском  фольклоре утренняя заря зовется Оком (или
окном)  Божьим.  "Зори   утренни   от   очей   Господних",   --
подтверждает   Голубиная  книга.  Отсюда  понятна  однокоренная
родственность слов "заря-зори" с лексическим  гнездом:  "взор";
"зоркий";  "зрак",  "зреть", "позор", "зариться". Иначе: слова,
означающие  небесный  или  огненный   свет   (ср.:   "зарево"),
родственны словам со смыслом "видеть-глаз".
     В  русском  языке и народно-поэтических воззрениях понятия
"зари-зорьки"   относятся   к   числу   наиболее   стойких    и
укоренившихся:  от  ласкательного  эпитета  "зоренька  ясная" и
сказочных имен Заря-богатырь, Иван-Зорькин  (ср.  также  кличку
животных -- Зорька) до древнейших присловий и заговоров.
     Владимир    Даль   приводит   пример   подобных   народных