стать  космическим  посредником  между  неземной  энергией и ее
земным проявлением можно только путем  вращения  бревна,
жерди,   поскольку   само   Солнце  представлялось  вращающимся
огненным небесным колесом.
     Представление об огне как о космическом начале и важнейшей
природной стихии плавно переходило в увязывание  со  свойствами
огня  состояний  и характеристик самого человека. Представление
об  огне  в   народном   миросозерцании   всегда   предполагало
сексуально-эротический  подтекст:  любовная  страсть наделялась
огненным смыслом, а  понятия  "любовь"  и  "огонь"  сближались.
Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да
и  не  только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно
как поэтические эпитеты, а выступали как  существенные  аспекты
духовной  жизни  и  мира  человеческих чувств: "огонь желания";
"пожар любви"; "огонь в глазах, сердце, крови"; "пожар в душе";
"вспыльчивость";   "пылкость";   завершение   жизни    (смерть)
истолковывается    по   аналогии   с   огнем   --   "угасание".
А.А.Потебня  выводит   из   понятий   "огонь",   "жечь",
"гореть",  "печь"  целую  группу  понятий, связанных с жизнью и
человеческими  чувствами:  "поживать",   "пожирать",   "жажда",
"жадность", "желание", "желанный", "жалость", "печаль", "горе",
"горечь", "гнев"25.
     Но  в  обряде обретения "живого огня" закодирован еще один
важный  мифологический  смысл,  раскрывающий  суть   древнейших
миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно
тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия
смерти   и   мрака   (ночи)  практически  были  идентичны.  Это
отразилось в древнерусских однокоренных словах: "мор"  (смерть)
и  "морок"  (мрак,  ночь). Слово "морока", имеющее в наше время
лишь один смысл -- "затяжное, хлопотное дело, канитель", еще  в
прошлом  веке  сохраняло  первозданное  значение  "мрак"  (см.:
"Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля).
В  подобном  же  обличии  соответствующая  лексическая   основа
предстает   и   в  других  языках  индоевропейской  группы:  от
санскритского m-ara -- "смерть",  а  также  "убивающий",
"уничтожающий"   (в  буддийской  мифологии  Мара  --  божество,
персонифицирующее зло  и  все,  что  приводит  к  смерти  живые
существа)   --  до  французского  "кошмар".  В  конечном  счете
санскритское  m-ara  восходит  к  общеиндоевропейской  и
доиндоевропейской   корневой   основе   mr,  входящей  в
наименование священной вселенской горы  Меру  (о  чем  подробно
говорилось в 1-й части).
     В  славянской  мифологии  смерть  была воплощена в образах
Богини Морены (Марены, Мараны) (рис. 102) (о  ней  также
речь  уже шла выше) и множестве злокозненных духов, порожденных
ночью под общим именем "мары" (или "моры" -- один из  них  всем
известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную
роль  в  языческом  мировоззрении  и  сложившихся на его основе
ритуалах и празднествах.  Это  связано  с  вселенским  обличием
смерти   (как  ее  понимали  наши  предки).  Смерть  отдельного
человека -- странное,  но  в  общем-то  частное  дело.  Гораздо
значительней  смертное  начало в Природе: смерть света, Солнца,
дня и наступление  ночи;  смерть  животворных  времен  года  --
весны,  лета,  осени  --  и  наступление зимы. Морена как раз и
олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла
выступать в роли необратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда
приходит новый день, всегда всходило Солнце, а  после  холодной
зимы  опять  наступает весна. Морена -- воплощение смерти, сама
такой смерти избегнуть не могла.
     Считалось также, что смерть  Смерти  (Морены)  можно  было
ускорить  с  помощью  огня и света и в конечном счете победить.
Люди всегда старались  участвовать  в  этой  космической  битве
жизни  и  смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические
обряды,  сопровождавшие  народные  праздники,  --  лучшее  тому
свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся
в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно
недавно  сопровождался  изготовлением  соломенного  наряженного
чучела, которое так и нарекалось -- Мореною. Морена сжигалась в
священных  купальских  кострах,  через  которые  обязаны   были
перескочить  все  участники  купальского  праздника.  Чем  выше
прыжок  (чем  ближе   к   небесно-космическим   высотам),   тем
действеннее  сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его
от смерти, болезни, нечистой силы и  прочих  напастей.  В  ряде
областей  Морена  заменялась  деревом  Марины,  вокруг которого
совершались купальские обряды. То, что пугающее и не  для  всех
знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в
порядке   вещей.   Но  при  этом  Марина  не  утрачивала  своей
злокозненной  и   смертоносной   сущности,   о   чем,   кстати,
свидетельствуют  былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке
(ранее бывшей, скорее всего, Мореною).
     Иванов день -- праздник огня и  Солнца.  Июль  --  макушка
лета  --  в старину именовался кресник (по имени огня -- Крес).
Сам же праздник Ивана  Купалы  посвящен  летнему  солнцевороту,
когда  Солнечное  Колесо-Коло,  достигнув высшей точки на небе,
начинает  "обратный  путь".  По  сути  своей  это  --  праздник
космический,  ибо связан с астрологическими закономерностями --
движением Земли и  Солнца,  обуславливающих  в  конечном  счете
смену времен года.
     Астрально-космическое    содержание   купальских   обрядов
обусловлено также и тем, что огонь священных костров необходимо
было получить животворящим способом, то есть путем  магического
приобщения   к  солнечно-космической  энергии,  а  сами  костры
предпочтительно было разжигать  на  возвышенностях,  горах  или
курганах, то есть как можно более приближенно к миру небесному.
По  свидетельству  очевидцев,  купальские  огни,  зажигаемые  в
Иванову  ночь  на  Карпатах  и  Судетах  в  Польше   и   Чехии,
представляют    великолепное   и   торжественное   зрелище   на
пространстве в несколько сот верст26.
     Христианство  приспособилось  к   древнейшему   языческому
празднику, связав его с именем Иоанна Крестителя (отсюда Иванов