мне просто удивительно, как вы отважились так далеко уехать от дома.
     - Порой  я  и сам дивлюсь, сэр. Но я хоть и ворчу и сержусь, но если уж
я  решил  что-нибудь сделать, то не отступлюсь, пока не сделаю. В Каоре есть
один  купец,  Франсуа  Вилле,  он обещал прислать мне бочонки с вином за мои
тюки  материй,  и я поеду в Каор, если бы даже вдоль дороги выстроились, вон
как те тополя, все рыцари-разбойники христианского мира.
     - Решительно  сказано,  господин  олдермен! Но как же вы путешествовали
до сих пор?
     - Как  овца  в стане волков. Пять раз нам пришлось молить и упрашивать,
пока  нас  пропустили.  Дважды  я уплатил пошлину дорожной охране. Трижды мы
вынуждены  были  спасаться  бегством,  а  однажды, в Ла-Реоли, мы встали над
своими  тюками  с  шерстью, Уоткин и я, и принялись наносить удары направо и
налево,  и  это  продолжалось  столько  времени,  сколько нужно, чтобы спеть
литанию;  одного  мерзавца убили, двух других ранили. Клянусь богом, мы люди
мирные,  но  мы английские горожане и не допустим, чтобы нас оскорбляли ни в
своей  стране,  ни  в  чужой.  Кто  бы  он  ни был - лорд, барон, рыцарь или
простолюдин,  -  каждый  получит  от меня только льняной очесок, пока у меня
есть сила действовать этим мечом.
     - Довольно  странный  меч,  -  сказал  сэр  Найджел.  - Что ты думаешь,
Аллейн, насчет черных полос на его ножнах?
     - Я не знаю, достойный лорд.
     - И я тоже, - сказал Форд.
     Купец тихонько захихикал.
     - Это  моя  собственная  идея,  - заявил он. - Меч сделал Томас Уилсон,
оружейник,  он  помолвлен с моей второй дочкой, Марджери. Так вот, эти ножны
длиной  в  один ярд и соответственно разделены на футы и дюймы, чтобы я мог,
мерить  сукно.  Кроме того, он весит ровно два фунта, так что я пользуюсь им
и при взвешивании.
     - Клянусь  апостолом!  -  воскликнул  сэр Найджел. - Мне ясно, что твой
меч  таков  же,  как и ты сам, добрый олдермен, - он годен и для войны и для
мира.  Но  я не сомневаюсь, что вам даже в Англии пришлось немало пострадать
от разбойников и бродяг.
     - Совсем  недавно,  достойный  рыцарь,  в день святого Петра в веригах,
меня  бросили,  сочтя  мертвым,  близ  Рединга,  когда  я  ехал на ярмарку в
Винчестер.  Однако  мне  удалось  привлечь  негодяев  за  разбой,  их  судил
торговый суд, и теперь они уже не будут нападать на мирных путников.
     - Значит, вам много приходится путешествовать?
     - Да,  я  бываю  в  Винчестере,  на  рынке  в  Линне, в Стаурбридже, на
Бристольской  ярмарке и на Варфоломеевской в городе Лондоне. Остальную часть
года  вы  найдете меня в Норидже, пятый дом от церкви богоматери, где я всей
душой  хотел бы очутиться сейчас, ибо нигде не найдешь такого воздуха, как в
этом  городе,  и  такой  воды,  как  в  Яре,  и  никакие французские вина не
сравнишь  с  пивом старика Сэма Йелвертона, хозяина "Серой коровы". Но, увы,
посмотрите, какой на том каштане висит страшный плод!
     Дорога  сделала  поворот, и они увидели большое дерево, протянувшее над
ней  крепкий коричневый сук. Посередине этой ветки висел человек, голова его
как-то  жутко  и  косо была склонена к плечу, носками он чуть касался земли.
Он  был  почти  раздет - в одной короткой нижней сорочке и шерстяных штанах.
Рядом,  на  зеленой  скамье, сидел с важным видом низенький человечек, перед
ним  лежала  сума,  а  из  нее торчала связка бумаг всех цветов. Одет он был
очень  богато,  в плаще на меху и в пунцовом колпаке, широкие длинные рукава
были  подбиты  огненным шелком, шею обвивала толстая золотая цепь, на каждом
пальце  сверкали  перстни.  На  коленях  он держал маленькую стопку золота и
серебра,  брал  монету за монетой и опускал в грубый кошель, висевший у него
на поясе.
     - Да  будут с вами святые угодники, добрые путники! - крикнул он, когда
всадники  подъехали  к  нему.  -  Пусть  все четыре евангелиста охранят вас!
Пусть   все   двенадцать   апостолов   поддержат   вас!   Пусть   вся   рать
великомучеников направит ваши стопы и поведет вас к вечному блаженству!
     - Гранмерси  за добрые пожелания! - отозвался сэр Найджел. - Однако мне
кажется,  господин  олдермен,  что  -  судя  по  его ноге - этот висящий там
человек  и есть тот самый колченогий разбойник, о котором вы говорили. Вон у
него  на  груди приколот листок с надписью, и я прошу тебя, Аллейн, прочитай
ее.
     Тело  мертвого разбойника медленно покачивал ветер, на его смуглом лице
застыла  улыбка,  а вылезшие из орбит глаза все еще жадно глядели на большую
дорогу,  где  он так долго устрашал путников; на куске пергамента, висевшего
у него на груди, было выведено корявыми буквами:

КОЛЧЕНОГИЙ РОЖЕ.

                             Приказ сенешала из
                      Кастельно и городского головы из
                             Каора, верных слуг
                         Прехраброго и всемогущего
                        Эдуарда, принца Аквитанского
                     И наследника английского престола:

КАСАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ,
                           ТОРОПИТЬ СМЕРТЬ НЕЛЬЗЯ

     - Уж  очень  долго он умирал, - сказал разряженный человек, сидевший на
скамье.  -  Дотянется  большим пальцем ноги до земли и приподнимется - я уже
думал,  это  никогда не кончится. Но теперь он благополучно добрался до рая,
а я могу продолжать свой земной путь.
     Незнакомец  взобрался  на  белого  мула,  который пасся у обочины, весь
обвешанный  золотыми  и  серебряными  колокольчиками,  и  направился  к сэру
Найджелу.
     - Откуда  же  вы  знаете,  что  он  в  раю?  -  спросил  сэр Найджел. -
Разумеется,  для  бога  все возможно, но certes, если он не сотворит чуда, я
едва ли могу ожидать, что душу колченогого Роже найдут среди праведников.
     - Я  знаю,  что  он  там, ибо только что переправил его туда, - ответил
незнакомец,  потирая  с  безмятежным  удовлетворением  украшенные  каменьями
руки.  -  В  том-то  и заключается моя святая миссия, чтобы быть заступником
или  отпускающим  людям  грехи.  Я недостойный слуга и представитель того, в
чьих  руках  ключи  спасения.  Сокрушенное  сердце  и десять ноблей в пользу
святой  нашей  матери церкви могут предотвратить вечную погибель; а у него -
отпущение  грехов  первой  степени  и благословение за двадцать пять ливров,
поэтому  до  него  едва  ли  дойдет  хотя бы отзвук чистилища. Среди серебра
оказались  две  свинцовые  кроны,  но  из-за  такого  пустяка  я  бы не стал