клянусь  эфесом,  он  создан  для  войны.  Он беспощадный и неугомонный. Эту
гостиницу  "Золотой  баран"  когда-то содержал некий Франсуа Гурваль, у него
был  свирепый  кулак  и  еще более свирепая душа. Рассказывали, что многих и
многих  лучников,  возвращавшихся  с войны, он напаивал вином, подсыпав туда
зелье,  те  засыпали, а потом этот Гурваль их обворовывал дочиста. А наутро,
если  кто-нибудь  начинал  жаловаться,  Гурваль выбрасывал его на дорогу или
избивал,  ибо  был человек злой и имел много здоровенных слуг. Саймон как-то
услышал  об  этом, когда мы оба были в Бордо, и он настоял, чтобы мы поехали
верхами  в Кардийак, прихватив с собой крепкую конопляную веревку, и высекли
Гурваля,  как  он  того  заслуживал.  Итак,  мы отправились в путь, но когда
прибыли  в  "Золотой  баран",  оказалось,  что  кто-то предупредил хозяина о
нашем  приезде  и наших намерениях, поэтому он заложил дверь болтами и в дом
проникнуть было нельзя.
     "Впустите  нас,  добрый  хозяин  Гурваль!" - крикнул Саймон. "Впустите,
нас  добрый  хозяин Гурваль!" - закричал я, но через отверстие в двери мы не
услышали  в  ответ  ни слова. Он только обещал всадить в нас стрелу, если мы
не  уберемся.  "Что  ж,  -  заявил тогда Саймон, - вы нас плохо приняли, тем
более,  что  мы  и  поехали  в  такую  даль,  только чтобы пожать вам руку".
"Можешь  пожать мне руку и не входя в дом", - ответил Гурваль. "А как же?" -
удивился  Саймон.  "Просунь  свою руку в отверстие", - предложил хозяин. "Да
нет,  у  меня рука ранена, - отозвался Саймон, - да и она так велика, что не
пролезет".   "Не   беда,   -  говорит  Гурваль,  который  старался  поскорей
отделаться  от  нас.  -  Просунь  левую".  "Но у меня кое-что есть для тебя,
Гурваль",  -  продолжал Саймон. "А что именно?" - спрашивает тот. "Да вот на
той  неделе  у тебя ночевал один английский лучник - Хью из Натборна". "Мало
ли  тут бывает мошенников!" - отвечает Гурваль. "Так вот, его совесть ужасно
мучает  оттого,  что он остался тебе должен четырнадцать денье, он пил вино,
за  которое  так  и  не  заплатил. Чтобы снять грех со своей души, он просил
меня,  когда я поеду мимо, отдать тебе эти деньги". А этот самый Гурваль был
страшно  жаден  до денег, поэтому он решился протянуть руку за четырнадцатью
денье,  но Саймон держал наготове кинжал и приколол его руку к двери. "Это я
уплатил  за  англичанина,  Гурваль!"  -  заявил  он, потом вскочил на коня и
поехал  прочь,  причем  так смеялся, что едва удерживался в седле, а хозяина
так  и  оставил  приколотым к двери. Вот история этого отверстия, на которое
ты  обратил  внимание,  и  пятна  на  двери.  Я  слышал,  что  с  тех  пор с
английскими  лучниками стали обходиться получше в этой гостинице. Но кто это
там сидит на обочине дороги?
     - Похоже, очень святой человек, - сказал Аллейн.
     - И,  клянусь  черным  распятием,  странные у него товары! - воскликнул
Джон.  -  Что  это  за  осколки  камней  и  дерева  и ржавые гвозди, которые
разложены перед ним?
     Человек,  замеченный  ими,  сидел,  опираясь  спиной о вишневое дерево,
раскинув   ноги,  словно  ему  было  очень  удобно.  На  коленях  он  держал
деревянную  доску,  а  на  ней  были  аккуратно  разложены,  точно  товары у
коробейника,  всевозможные  щепки  и  кусочки  кирпича  и камня. На нем была
длинная  серая одежда и широкая, потертая и выцветшая шляпа того же цвета, а
с  ее  полей  свисали три круглые раковины. Когда всадники приблизились, они
увидели,   что   человек  этот  уже  в  летах,  а  глаза  у  него  желтые  и
закатившиеся.
     - Дорогие  рыцари  и  джентльмены, - воскликнул он скрипучим голосом, -
достойные  христиане,  неужели  вы проедете мимо и бросите старика паломника
на  голодную  смерть? Зрение мое отнято у меня песками Святой земли, и я вот
уже двое суток не сделал и глотка вина, не съел и корки хлеба!
     - Клянусь  эфесом, отец, - сказал Эйлвард, пристально глядя на старика,
-  мне  удивительно,  почему  стан  у  тебя  такой  полный и пояс так плотно
стягивает тебя, если твоя пища была в самом деле столь скудной.
     - Добрый  незнакомец,  -  ответил  паломник,  -  ты, сам того не желая,
произнес  слова,  которые  мне  весьма  горестно  слышать.  Однако я не буду
порицать  тебя, ибо ты не хотел опечалить меня или напомнить о том, что меня
гнетет.  Не  подобает  мне  слишком  хвалиться  тем, что я перенес ради веры
Христовой,  и  все  же,  раз  ты  уж заметил это, я должен сказать тебе, что
полнота  и  округлость  моего  стана  проистекают от водянки, которая у меня
началась  вследствие  слишком  поспешного  путешествия  из  дома  Пилата  на
Масличную гору.
     - Видите,  Эйлвард,  -  сказал  Аллейн,  покраснев, - пусть этот случай
послужит  вам  предостережением;  вы  судите  слишком неосновательно! Как вы
могли  нанести  еще  одну обиду святому человеку, который столько вытерпел и
странствовал до священного гроба господа нашего Иисуса Христа?
     - Пусть  дьявол-искуситель  отсечет  мне  палец!  -  воскликнул лучник,
охваченный  глубоким раскаянием; но и богомолец и Аллейн подняли руки, желая
остановить его.
     - Прощаю  тебя  от всего сердца, дорогой брат, - пропищал слепец. - Эти
безумные слова горше для моего слуха, чем то, что ты сказал обо мне.
     - Молчу,  больше  ни  звука,  -  заявил Эйлвард, - но прошу тебя, прими
этот франк и, умоляю, благослови меня.
     - А вот еще один, - сказал Аллейн.
     - И еще! - крикнул Джон.
     Однако слепой паломник не хотел брать денег.
     - Безрассудная,  безрассудная  гордыня!  - воскликнул он, ударив себя в
грудь  большой  загорелой  рукой. - Безрассудная гордыня! Сколько же мне еще
бичевать  себя,  пока  я  не  вырву  ее из сердца? Неужели никогда мне ее не
одолеть?  О,  сильна,  сильна  плоть  наша,  и  трудно  подчинить ее духу! Я
происхожу,  друзья, из знатного рода и не могу заставить себя коснуться этих
денег, даже если они спасут меня от могилы.
     - Увы, отец, - сказал Аллейн, - чем же мы тогда поможем вам?
     - Я  сел  здесь и жду смерти, - продолжал паломник. - Много лет носил я
в  своей  котомке  эти  драгоценные  предметы,  которые,  как  вы  видите, я
разложил  перед  собой. Было бы грехом, думал я, допустить, чтобы они вместе
со  мной  погибли.  Поэтому я продам эти вещи первому достойному прохожему и
получу  за  них  достаточно  денег,  чтобы добраться до святого храма божьей
матери Рокамадурской, где, надеюсь, и будут покоиться мои старые кости.
     - А  что  же  это  за  сокровища, отец? - спросил Джон. - Я вижу только
старый, ржавый гвоздь, кусочки камня и щепки.
     - Мой  друг, - ответил старик, - даже всеми деньгами этой страны нельзя
было  бы  заплатить  истинную цену за эти предметы. Этот гвоздь, - продолжал
он,  снимая  шляпу  и  возводя к небу слепые глаза, - один из тех, с помощью
которых  человечество  обрело  спасение.  Я  получил его вместе со щепкой от
подлинного   креста   господня,   из  рук  двадцать  пятого  потомка  Иосифа
Аримафейского,  этот  потомок  до  сих  пор жив, он находится в Иерусалиме и
здоров,   хотя   за   последнее   время   его   мучают  нарывы.  Да,  можете