договорившись.  Афанасий  Петрович лег перед светом, но сон не шел. В тишине
все  чудился треск многих шведских воинских барабанов, полыхающее зарево над
Мхами,  где стоит рябовская изба, сама Таисья с малым Ваняткой на руках, а к
ней идут лихие воинские обидчики.
     Днем Молчан пришел опять, застал Крыкова одного, спросил злобно:
     - Отстать от дела хочешь? Ответь по-честному.
     Крыков отложил книгу - воинский устав пешего строю, сказал просто:
     - Не   дури,  Молчан!  Мушкеты  дам,  пистоли  тоже  дам,  порох  есть.
Командовать,  как  сполох  ударите,  сам  возьмусь.  Все вы, черти, на горло
более  горазды,  воинского  дела  не ведаете вовсе, а ежели не ведаете, то и
побьет вас стрелецкий голова в одночасье. Так говорю?
     Молчан нехотя кивнул, соглашаясь.
     - Людей  надобно  поднимать не порознь, а сразу поболее, делать баталию
надобно  спехом, иначе сомнут нас. Со стрельцами, с драгунами идти дружно. А
есть  ли  середь  них  наши  люди?  Молчишь?  То-то, брат! Не так оно просто
выходит!  Для  чего  же  кровь  русскую  лить  - боярину да иноземцу-вору на
радость? Не дам!
     Крыков помедлил, заговорил не торопясь, словно раздумывая:
     - Мало  нас  еще,  друг,  мало. Так мало, что вряд ли одолеем обидчиков
наших.  Да  и  свейские  воинские  люди  на  город,  слышно, собрались идти.
Отбиться  от  ворога  надо, то дело большое, кровавое, многотрудное. Рассуди
головою, не бычись, - как быть?
     Молчан не отвечал, хмурился.
     - Думай  сам:  поднимемся, а об это время швед возьмет, да и нагрянет -
как  тогда  делать?  Говори,  коли  знаешь,  научи!..  То-то,  что и сказать
нечего!    Живем   под   кривдою,   поборы   иссушили   нас,   иноземец   да
воевода-мздоимец,  да  судья  неправедный  -  все  то  так. А швед - матушка
родная,  что  ли?  Видим  ныне  лихо, а что увидим, как он придет? Пожжет да
порежет  всех,  одна  зола останется, да кости, - вот чего будет. Ему, вору,
междоусобье  наше на руку, оттого ослабнем мы, легче ему брать нас. И выйдем
мы  перед  городом  Архангельском, перед Русью, перед Москвою - изменниками.
Так али не так?
     Молчан  не  ответил, ушел к дружкам - говорить с ними. Вечером у старой
церквушки Воскресенья Крыков и Молчан почти столкнулись - оба шли быстро.
     - К  тебе  иду,  Афанасий  Петрович,  - шепотом заговорил Молчан. - Еще
беда:   ныне  в  соборе  схватили  Ватажникова,  повели  править  розыск.  Я
схоронюсь,  ежели  вынырнуть не в доброе время - воткнут голову на рожон, не
помилуют.  Да  рожон  что!  Один добрый человек давеча сказывал: новую казнь
государь  из-за моря привез - колесо, на том колесе руки-ноги ломают живому,
вишь чего фрыги удумали...
     Он улыбнулся мгновенно:
     - Так-то,  Афанасий  Петрович,  крутая  каша  у нас заварилась. Воеводе
Азов  причудился,  будто  как  в  допрежние  времена  его  на  копья поднять
вздумали.  Ну,  а  кому  охота?  Воеводе-то  жизнь  красная, со щами, а щи с
убоиной,  к  тем  щам  пироги  пряженые,  вина  - пей не хочу, зачем воеводе
помирать? Вот и воюет воин за свой живот...
     Молчан говорил быстро, без злобы, с веселым добродушием.
     - Ну  и  дядюшку,  небось,  поминает.  Все  ж таки родная кровь. А того
дядюшку  господин  Разин  на  крепостной  стене в городе Астрахани пеньковою
петлею  удавил.  Степушко-то знал, кого давить, не ошибался, небось. Видится
боярину Алексею Петровичу и здесь на Архангельске Степан...
     Крыков молчал - слушал, вникая в быстрые мысли Молчана.
     - Покуда  нет  меня,  -  сказал  Молчан,  - ты, Афанасий Петрович, живи
тихохонько.  Тебя  с  нами не видывали, ты о нас и не слыхивал. Ватажников и
Ефим  -  кремни, не выдадут ни на дыбе, ни на огне. Ни с какой сугубой пытки
не   заговорят.   А   ежели   воеводские   псы,   что   сами   прознали  про
Андрюшку-холопя,  и  возьмут  меня за караул, - я ни на кого не скажу. Понял
ли?
     - Понял.
     - Ну, прощай, Афанасий Петрович, до доброго часу.
     - Прощай, друг.
     - Авось, свидимся.
     - Авось.
     Молчан  нырнул  в  пробой между гнилыми, обмерзшими бревнами частокола.
Сердито  залаял  цепной  пес,  со  звоном  посыпались где-то сосульки, и все
затихло.  "Увижу ли его? - подумал Афанасий Петрович. - Ужели и его возьмут?
Может, и не возьмут?"
     С тяжелым сердцем вернулся он к себе на таможенный склад.


6. ПОБОЛЕЕ БЫ НАМ ТАКИХ ОФИЦЕРОВ!

     В  это  самое  время  капитан-командор  Иевлев писал письмо на Москву -
Апраксину Федору Матвеевичу.
     "Дорогой и почтеннейший кавалер господин Апраксин!
     Место  для  цитадели  определено  со  всем тщанием при помощи господина
Егора  Резена,  который есть инженер достойнейший. Искать место для строения
сего  дела  -  не из легких событий нам, морозы лютуют и снег пребольшой, но
мы  -  бомбардира  ученики,  прошли с ним и огни и воды - не жалуемся. Прошу
тебя  для  ради  нашей  сердечной  дружбы:  коли  видаешь  нынче бомбардира,
попроси  его  как  можно  только  без  задержания простить капрала - некоего
Крыкова  Афанасия.  Напомни, что об сем капрале просил государя покойный наш
генерал  Гордон  Петр  Иванович,  ибо  Крыков  нестерпимую  обиду  понес  от
мздоимца-иноземца,  который  Гордону  близко  известен  был.  Как  я  помню,
государь  тогда  же  обещал  Гордону помянутого Крыкова в чин произвести, но
силен  иноземный  Кукуй,  -  указа  и поныне нет. А коли можно бомбардира не
тревожить  сим  делом,  то сам обладь, - в крайности нахожусь, мало офицеров
дельных  и  честных.  Данилыча  просить  не  для  чего.  Он хоть и по старой
верности,  да без подношения, пожалуй, позабудет. Спаси его бог, дурно о нем
поговаривают,  жаден  больно.  Ты  бы  присоветовал  ему, господин Апраксин,
берегтись,  бомбардир нынче с дубиною, а завтра и с тою мамурою, что купил в
Митаве  и сказал при сем: "Вещь на отмщение врагов наших". Дубину и позабыть
можно,  а  мамура  дважды  не  говорит,  как  господин Ромодановский изволил
смеяться.  Ох,  ох,  мне  Сашка  наш,  беспокоюсь об нем сердцем. Еще прошу,
Федор  Матвеевич, навести Машеньку мою и дочек, проведай ихнее житье, кажись
не  все  там ладно, может нуждишка какая, не откажи похлопотать по коллегии,
чтобы  хоть  прогоны  мои  им  заплатили,  не  помирать  же  в самом деле за
мздоимцев  да  казнокрадов.  Еще  поторопи,  Федор  Матвеевич,  сюда  обоз с
пороховым  припасом  пушечным,  да  еще  пыжевники  и прибойники, что давеча
делались.  Куда  их к бесу угнали, не в Таганрог ли? Еще прошу, не гневайся,