беседы  пей,  а  то вот молчишь, а я говорить с тобой возжелал, слушать тебя
хочу.  Поначалу  спрашивать стану, а ты отвечай. Воевода Прозоровский мешает
делу?
     - Покуда не слишком мешает, владыко. Да я с ним и не вижусь.
     - Будет  мешать!  Писать  на  тебя грамоты будет, бесчестить, порочить.
Будь к тому готов. Иноземцы в городе еще не зачали тебя клевать?
     Иевлев засмеялся:
     - Покуда тихи, владыко.
     - Ожидают.  Может,  думают,  он  нашу  сторону примет. Опасайся. А пуще
всего пасись ты воеводу. Злокознен и пакостен. И в чести у государя...
     - За что же в чести?
     - Стрельцы,   взбунтовавшись,   для   казни  иноземца  Францку  Лефорта
требовали.   Того   Лефорта   ныне   в   живых   нет.   Требовали  стрельцы,
взбунтовавшись на Азове, князя Прозоровского. Ну, думай...
     Сильвестр Петрович молчал.
     - Тот  Лефорт  первым  человеком при государе был. Дебошан французский,
по  верности един. Остался другой - Алешка князь Прозоровский. Вернейший для
государя... Понял ли?
     - Понял! - невесело сказал Иевлев.
     - Состоит  еще  при  воеводе думный дворянин Ларионов. Хуже собаки свет
не  знал.  Сей  Семеныч,  пужая воеводу смертью, бунтом, копьями, всю власть
себе  забрал; Алексей Петрович только лишь водку пьет, да, прохладен будучи,
чего  думный  прикажет,  то и сделает. А Петру Алексеевичу об том говорить -
безумно.  Не  поверит ни вот эстолько, да еще прибьет. Молокоедов дьяк там -
изветчик,  Абросимов, Гусев. Ты их сильно пасись, чадо, им всякое твое слово
перескажут,  они  его  переврут  - и пропала голова. Тяжко тебе здесь будет,
так  многотрудно,  что и не сказать. Да, милый, как жить-то станешь? Трудно,
всем  трудно,  голова,  ей-ей,  бывает гудит... Вот - раскольники, приказано
мне с ними управляться...
     Тонкая,  умная  мгновенная  улыбка  тронула  лицо  Афанасия,  когда  он
сказал:
     - Раскольники-то  сжигаются,  в  гробы  живыми  ложатся, чего не делают
только!  На  что  силища  богатырская  идет!  Ну,  народ, ну, дьявол, прости
господи!  Тут  одного  эдакого  я четыре дня ломаю. Кузнец ему кличка, сколь
вреда  нанес  двинянам  -  все  улещивает  в  гроба  ложиться.  Диву на него
дивлюсь,  думаю: вытрясти ему из головы дурь раскольничью, посадить на коня,
дать в руки саблю али меч - чего только не натворит...
     - Вы с ним, что же, - беседуете? - спросил Иевлев.
     - С  ним  побеседуешь!  -  усмехнулся  Афанасий.  -  Лается  -  и всего
разговору.  Еще  потомлю малость, потом к тебе пошлю на Пушечный двор, пусть
работает...  Ну,  да  бог с ним, мужик он неплохой, увидишь сам. Рассказывай
мне - в заморских землях бывал?
     - Бывал, отче.
     - Как бывал? С великим посольством али когда стольники ездили?
     - Со стольниками, отче.
     - Рассказывай.  Слушать  буду.  Столь  ли  там  превосходно, как многие
суесловы  болтают,  и столь ли они нас, русских, превосходят, как сами о том
в  своих  сочинениях пишут? Говори. Где был-то? В каких краях? Только прежде
выпей  вот  сего  вина.  Оно легчит мысли, сердце открывает, который человек
вполпьяна сим вином наберется - солгать не сможет.
     Сильвестр  Петрович  улыбаясь  выпил несколько глотков, келейник принес
ему  жареной  с орехами лососины. Тихо, ровными языками горели свечи, бросая
блики  на  дорогую  посуду,  на  атласную  серебряную  скатерть,  на гладкие
голубые изразцы огромной печки.
     - Учился за морем? - спросил Афанасий.
     - Учился,   отче.   Изучали   мы   геометрию,   астрономию,   механику,
фортификацию,   тригонометрию,   на   досуге  -  медицину.  Были  во  многих
странах...
     - Что  коротко  говоришь?  Говори  длинно.  Мне  знать  надобно,  я  от
незнания  утомился.  Говори  все в подробностях. Что пустяк - сам пойму, что
дело - тоже догадаюсь. Пей да говори...
     Иевлев  опять  улыбнулся, стал рассказывать подробно. Афанасий хохотал,
качал  головою,  веселился.  Узнав, что в Голландии народ более всего ласков
не  к  путешественникам,  а  к  их  деньгам,  совсем  развеселился, закивал,
крикнул:
     - Верно,  верно.  Штиверы  им  давай,  а  коли  не  дашь  - нету от них
гостеприимства.
     Не  торопясь,  прихлебывая  вино, Сильвестр Петрович рассказал, как шли
из  Кадикса,  как капитан, узнав, что русские стольники цехинов имеют мало и
что  взять  им денег неоткуда, вперед потребовал уплаты за переезд и за еду.
Они  уплатили,  оставшись  без  гроша, а капитан кормил их только в пути, на
стоянках  же  не  давал  и  сухаря.  По  неделям  и более голодали, в гавани
воровским  обычаем  целый  день петуха ловили. Так петуха и не поймали, зато
иноземцы  словили  одного  из  воров,  долго  его бесчестили и даже глаз ему
испортили, - с тех пор худо видит...
     - То-то учение в голову шло! - сказал Афанасий.
     - Обкрадывали  нас  кому  только не лень! - рассказывал Иевлев. - Ихние
иноземцы,  когда  мы  в  учении состояли, наши деньги от посланников в обмен
брали,  и  плата  шла вдвое, втрое против настоящих цен. Поверить нельзя, но
кроме  воды  никакого  питья  не  имели, рухлядишку, белье сами стирали. Как
чего  посмотреть  для пользы, что нам неизвестно, - так нельзя. Единственно,
что  можно, - арифметику и тригонометрию, которые и дома весьма нетрудно при
усидчивом  прилежании  изучить.  Некоторые  люди за большие ефимки могли еще
пользу  себе  получить,  а  ежели по скудости по нашей, так единственно, что
показывали,  - диковины различных монстров: о двух головах младенец женского
полу,  да  мужик  в  спирту  весь  волосатый,  да  еще печень человеческая в
спирту, да крокодил, да скорпион...
     Иевлев засмеялся, покрутил головой:
     - Нынче  и  смешно и дивно, на что годы ушли! Цельный день ждешь, вдруг
приходит  наставник  наш,  сбирает с нас цехины - чудо смотреть. Идем, и что
же  за  чудо?  Мужик  о  двух  головах, одна голова где надобно, а другая из
брюха  растет.  Одной  голове  имя  Матвей, другой - Иоганн. И друг с другом
беседуют  стихами. Посмотрел я, посмотрел, взял нашего наставника за глотку,
тряхнул  малым  делом:  "Для  чего,  спрашиваю,  ты  нам  сие  скоморошество
кажешь?"  Ибо нетрудно понять: два мужика в одной искусной шкуре запрятались
и  морочат  людям мозги. Наставник - в обиду, посланнику жалобу, а посланник
еще меня - по роже.
     - Смотрю - многому там научены? - смеясь спросил Афанасий.
     - Ежели  чего  узнавали - случаем. Шли морем из Кадикса, дружбу свели с
навигатором  корабельным,  кое-чего  узнали.  В академии в лейденской сторож