дело возьмемся - не узнаешь, Сильвестр Петрович, какие хоромы будут...
     Иевлев молчал. Синие его глаза ярко светились в полумраке.
     - Важно  заживем!  -  говорил  Рябов.  -  А пока слушай, я тебе новости
расскажу.
     И  стал  рассказывать  про князя Прозоровского, про сбежавшего поручика
Мехоношина  и про нового воеводу Ржевского, который вскорости должен прибыть
в Архангельск.
     - Одного  Ржевского  я  знавал  в  прежние  годы,  - задумчиво произнес
Иевлев,  выслушав  рассказ  кормщика.  -  Василием звали. Он, должно быть, и
есть...
     - Что за мужчина?
     Сильвестр Петрович ответил с неудовольствием:
     - Князь   Ржевский   человек  разумный,  смаху  не  рубит,  осторожный,
воеводствует не первый год...
     - Боярин?
     - Доброго роду...
     - Я чай, не лучше нынешнего?
     - Воевода  царевым  указом ставится! - почти с гневом отрезал Иевлев. -
Не наше дело об нем толковать...
     - Ой,  наше!  -  невесело усмехнувшись, молвил Рябов. - Наше, Сильвестр
Петрович.  Загнали  нас  ни за что ни про что в узилище, а судить их не нам.
Нет уж, господин капитан-командор, нам!
     - Поживем - увидим! - угрюмо произнес Иевлев.
     - То  дело  другое:  прежде  времени  голову  ломать  не к чему. Давай,
Сильвестр  Петрович,  закусим,  да  и  спать повалимся до утра. Ноне денек у
меня был хлопотный...
     Он  разложил  на топчане чистый платок, ловко нарезал копченую оленину;
хитро  подмигнув,  вытащил из сапога скляницу зелена вина, протянул Иевлеву,
тот, запрокинув голову, хлебнул. Рябов сказал ласково:
     - Со  свиданьицем,  Сильвестр Петрович. Чтобы, как у нас говорится, - в
будущем году, да об эту пору, да с тем же дружком, да еще и с пирожком.
     Выпил, покрутил головою, удивился:
     - Смотри,  как  проскакивает!  Соколом!  А  ведь  ныне, как я из тундры
вынулся, тверезый ни минуты вроде не был...
     И добавил с грустью:
     - Нехорошо, а как сделаешь? Надо же человеку отдохнуть?


2. ВОЕВОДА РЖЕВСКИЙ

     И пошли один за другим острожные, похожие друг на друга дни...
     Где-то  там,  наверху,  где  светило солнце и день отличался от ночи, а
вечер  от утра, - дьяки Гусев и Абросимов пеклись о том, чтобы здесь, внизу,
в  сырой  и  мозглой  каморе  побыстрее  померли два узника. Помрут - и все,
помрут  -  тогда один Прозоровский всему виновник, помрут - ищи-свищи концы.
И  тюремные  караульщики,  и  стража  на  съезжей, и злая баба, что стряпала
острожникам  хлебово,  и  бобыли,  состоящие  при  палаче  Поздюнине,  и сам
Поздюнин  -  все знали, чего хотят дьяки, но страшились погубить узников без
прямого  на  то  приказа.  Дьяки же такой приказ не решались дать без ведома
воеводы  Прозоровского,  который  лежал  без  движения,  смотрел  в  потолок
мутными бессмысленными глазами и жалостно мычал.
     Новый же воевода Ржевский все не ехал.
     А  узники  не  умирали,  и  даже  более  того  -  немощный  Иевлев стал
поправляться.
     Дьяки,  растерявшись,  ругались и пугали караульщиков жестокими карами,
но  караульщики  теперь не так трепетали дьяков, как прежде, и более слушали
Егора  Резена,  заходившего  к ним в избы вместе с одноногим боцманом. Резен
был  щедр,  не скупился на угощение и часто повторял, что приедет царь Петр,
и  тогда  все узнают, что за люди капитан-командор и кормщик Рябов. А боцман
сердито  посмеивался  и  сулил тем, кто будет жесток к узникам, такую казнь,
что  у  караульщиков  мурашки  бегали  по  спине. Кроме того, многие знали о
подвиге  Рябова  во  время  шведского  нашествия,  знали и о том, что он сам
пришел  в  узилище,  чтобы  не  оставить  в  беде Иевлева. И чем дальше, тем
больше  чинились послабления двум узникам, а дьяки уже старались не замечать
ничего и даже не спрашивали, живы Рябов с Иевлевым или померли.
     Дни  шли  один  за  другим  -  однообразные,  без  перемен  - до самого
Сретенья,  когда  приехал наконец новый воевода. Слухи о нем были невеселые.
В  остроге  сразу  стало  известно, что воевода Ржевский недоверчив, говорит
мало,  от  ответов  на  прямо  заданные  вопросы уклоняется, привез на верфи
многих  корабельных  мастеров-иноземцев  и  время свое препровождает с ними.
Кочнева  и  Ивана Кононовича он с работы согнал, даже не побеседовав с ними.
С  инженером  Егором  Резеном Ржевский сразу же жестоко поругался и на глаза
его  к  себе  не  пускает.  Говорили также - и это было самым удивительным и
неприятным  для  узников,  -  что  князь  Василий  уже несколько раз навещал
немощного  Прозоровского,  утешал  его,  что,  дескать,  клеветы рассеятся и
верная  государю  служба  вознаградится,  что  сам он, Ржевский, прибыл сюда
временно,  пока  суд  да дело, а там и Алексею Петровичу придется попрежнему
честно  и  мудро править Придвинским краем. Он же, князь Василий, отъедет на
давно обещанное ему воеводство куда потеплее - на кормление в Астрахань...
     Слушая нерадостные вести, Рябов угрюмо посмеивался:
     - Оно   так!  Рука  с  рукавичкой  завсегда  дружлива.  Нет,  Сильвестр
Петрович,  я  так  рассуждаю:  надо  нам с тобою отсюдова тайно уходить. Сию
правду паки и паки дожидаючись, головами расплатимся...
     Иевлев сердился:
     - Не   дури!  Я  от  царева  суда  не  побегу!  Да  и  статно  ли  мне,
капитан-командору, яко татю в ночи, тайно бежать...
     На  Власия-бокогрея  в  марте  месяце  поздно  ночью  ключарь  разбудил
Иевлева  и Рябова и дрожащим шепотом сказал им, что Ржевский сейчас же будет
на  съезжей  для  беседы  с  ними.  Дьяки  уже  приехали  и  ждут. Сильвестр
Петрович,  опираясь  на  костыль,  с  трудом  поднялся  по  крутым осклизлым
ступеням  и  в  изнеможении опустился на лавку. Кормщик, не ожидая от нового
воеводы-боярина ничего хорошего, хмуро стоял у печки.
     Ждали долго.
     Наконец   мерзлая  дверь  распахнулась,  караульщики  вздели  алебарды.
Ржевский,  в  коротком  дубленом  полушубке,  широко  шагая,  вошел  в избу,
простуженным голосом с порога спросил Иевлева:
     - Пошто развалился? На ассамблею зван?
     Иевлев, не вставая, ответил:
     - Али не признал меня, Василий Андреевич?
     Воевода,  стараясь  не  встречаться  с  Иевлевым взглядом, усмехнувшись