Но  на  рассвете следующего дня Петр, вдруг вынырнувший из-за деревьев,
окликнул  Иевлева,  повел  его  за  собою  к западному берегу полуострова. С
царем были Апраксин, Вейде, Голицын, еще какие-то незнакомые офицеры.
     - Чего такое? - спросил Сильвестр Петрович негромко у Апраксина.
     Тот ответил невесело:
     - Проведали  шведы  про  твою  переволоку. Слышно, некий пенюар донес о
замысле нашем ихнему адмиралу...
     Петр  шагал  быстро,  ссутулившись,  поматывал  головой, сосредоточенно
раздумывал  о  чем-то. А когда вышли к тихо плещущему морю и увидели эскадру
шаутбенахта  Эреншильда  во  главе  с  "Элефантом", Петр вдруг развеселился,
набил трубочку табаком, сел на пенек и, хитро подмигнув Апраксину, спросил:
     - Зришь, Федор Матвеевич?
     - Вижу, государь. Не дадут нам переволочь корабли.
     - А разве сие для нас так уж горько?
     Апраксин подумал, переглянулся с Иевлевым, ответил не торопясь:
     - Пожалуй,  что  и  на  руку.  Теперь  Ватранг  куда послабее сделался.
Раскидал флот - не столь крепок. Так, Сильвестр Петрович?
     - Здесь  работы  надо  и  далее  продолжать,  - молвил Иевлев, - пускай
Эреншильд  надеется  нас  при  переволоке  уловить. Да работать будем только
лишь  для  виду.  А  что  касаемо  до  эскадры  Ватранга, то ее, ежели штиль
случится,  безо  всякого  вреда  мористее  обойти можно. Скампавеи да галеры
успешно на веслах сие свершат...
     Петр поднялся, близко подошел к Иевлеву, молодым голосом сказал:
     - Эреншильда  и  запрем  в  капкане.  Уловляя,  уловлен  будет.  Так-то
братцы.  Так-то  адмиралы,  господа мои добрые. А нынче надобно нам галерный
флот  малость  офицерами  приукрепить. Поболее толкового народишку туда, ибо
галерному флоту сие свершить и придется.


     ...Душным  вечером  25  июля  генерал-адмирал  Апраксин в сопровождении
Иевлева,  командира передового отряда - авангардии генерал-лейтенанта Вейде,
командира  тылового отряда - арьергардии князя Голицына, бригадира Волкова и
генерал-майора  Бутурлина  обходил  корабельный  флот.  С других кораблей до
"Святого   Антония"   доносилось  смутное  "ура",  барабанная  дробь,  звуки
сигнальных  дудок.  Было  понятно,  что  на  шканцах судов русского военного
флота  происходило  нечто  торжественное, даже величественное и, несомненно,
касающееся   того  воинского  труда,  который  ожидался  всеми  с  тревогой,
гордостью   и   твердой   верой   в   непременное,  победоносное  завершение
тяжелейшего  похода,  с честью выполненного всей армадой кораблей, фрегатов,
шняв,  бригантин,  галер, бригов, скампавей. Все это было понятно на "Святом
Антонии",  но что именно происходило на других судах - никто толком не знал,
и   офицеры   и   матросы   пока  только  жадно  вглядывались  и  напряженно
вслушивались, вполголоса, а то и шепотом строя предположения и догадки.
     В   десятом   часу  вечера  три  вельбота  подошли  к  парадному  трапу
"Антония".  Капитан-командор  Калмыков  в белых перчатках, с перевязью через
плечо  встретил  гостей под барабанную дробь. Едва Федор Матвеевич ступил на
палубу корабля, как на стеньге взвился штандарт: "генерал-адмирал здесь".
     Легко   неся   свое   тучное   тело,  Федор  Матвеевич,  сопровождаемый
генералами  и  адмиралами,  поднялся на шканцы, где уже выстроились во фрунт
офицеры, помолчал и домашним, не торжественным, усталым голосом произнес:
     - Господа  офицеры!  По  предположению  диспозиции исход сражения будет
решаться  не  судами  корабельного  флота, но галерами и скампавеями, ибо на
ветер  мы  не надеемся, молодцы же гребцы свой долг верно выполнят. А как на
галерах  и  скампавеях испытываем мы недостачу в добрых офицерах, то и прошу
я  вас  нынче же в пять минут решительно определить, которые желают пойти на
галерный  флот  для  сего полезного дела. Через пять минут времени, по моему
спросу,  решившие  идти  на  галеры,  благоволят выйти из фрунта на два шага
вперед...
     И,  отвернувшись  к  своим  генералам и адмиралам, Апраксин стал с ними
тихо  о  чем-то  беседовать.  Офицеры  "Святого  Антония" стояли неподвижно.
Каждый  из  них  сразу решил, как ему надлежит поступать, и все теперь ждали
последнего вопроса генерал-адмирала.
     Было  очень  тихо,  только  слышался  ровный плеск моря да иногда вдруг
вскрикивала  чайка.  От  берега  несло  запахом  гниющих  водорослей.  Рябов
заметил,  что  на Апраксине и на других генералах и адмиралах были надеты не
обычные  мундиры,  а кафтаны из лосевой кожи - боевая одежда, которую носили
на русском флоте вместо тяжелых кольчуг и лат.
     - Пять    минут   истекло!   -   тем   же   домашним   голосом   сказал
генерал-адмирал.  - Кто желает перейти на галерный флот - два шага вперед из
фрунта.
     Офицеры  строем, без секунды промедления, сделали положенные два шага и
с  грохотом приставили каблуки. Апраксин помолчал, открыл табакерку, сунул в
ноздрю  понюшку  - он теперь к старости стал нюхать табак, когда волновался,
и, оборотившись к Иевлеву, сказал:
     - Вот  вишь  как!  Теперь  новые  заботы  - кого "Антонием" командовать
оставить.
     Потом поклонился в пояс всем стоящим неподвижно офицерам:
     - Спасибо,  господа  флоту  офицеры! Оную вашу службу крепко помню и не
позабуду в потребный день.
     Над шканцами загремело "ура".
     Федор  Матвеевич,  бодрясь и превозмогая тяжелую усталость всего похода
и  последних  трудных дней, пошел к трапу. Но путь ему бесстрашно загородили
матросы; он проталкивался среди них, притворно строго отругиваясь:
     - Пошли,  пошли  с  пути,  пошли  с  дороги,  сомнете,  дурачье, али не
видите,  что  стар  ваш  генерал-адмирал. Никого не возьму! И не липни, и за
руки  не  бери,  ишь каковы - скорохваты! Знаю, знаю, на всех кораблях то же
толкуют, да на галерах и без вас народу предостаточно...
     Матросы  наконец  расступились,  давя  и  сминая друг друга, барабаны у
трапа  ударили  дробь,  штандарт  генерал-адмирала  пополз  вниз. В вельботе
генерал-лейтенант Вейде спросил у Иевлева:
     - Чем  объяснимо,  мой  друг,  все  то,  что  мы  здесь изволили давеча
наблюдать?
     - Оно  объяснимо  лишь  желанием  кончить  проклятую  войну!  - ответил
Иевлев.  -  Нынче так случилось, что нет на всем флоте матроса, нет солдата,
кои  бы  не  понимали, что не будет спокойствия ни Санкт-Питербурху, ни иным
местам  -  от  Ладожского  озера  до Архангельска, от Пскова до Новгорода, -
покуда  не  сделаем  мы  викторию  над  шведским  флотом,  и  чем скорее сие
наступит, тем лучше...
     Вейде молчал, посасывая трубку, сплевывал в воду.
     В  эту  же  ночь  Иван  Иванович  Рябов  на  посыльном  боте явился под