Да  нет  ее,  не  сыщешь более, умерла, поди, проданная в рабство, один я на
свете,  никого  у  меня  нет.  Никого  нет,  разве  что  корабельная служба,
матросы, да офицеры, да море..."
     Он  крепко  сдавил челюсти - так, что проступили жесткие, острые скулы,
вздохнул,  встряхнул  головою, легко прыгнул в вельбот и велел везти себя на
"Святого Антония".
     А Сильвестр Петрович в это самое время говорил Марье Никитишне:
     - Как  заметил я, Маша, капитан-командор Калмыков долго нынче беседовал
с Верушею, после чего немедля отправился от нас. Не иначе, как с абшидом...
     - Что еще за абшид?
     - Абшид  есть  отставка!  - молвил Иевлев. - А отставка - к добру. Лука
Александрович человек не худой, да все ж...
     - То-то,  что  все  ж!  -  с  сердцем  сказала Марья Никитишна. - Слава
господу, что хоть про него понимаешь толком, Сильвестр Петрович...
     Выли  и  ухали  трубы,  дом  Иевлевых  содрогался  от  непривычных  ему
новоманерных   танцев,   Сильвестр   Петрович,  попыхивая  трубкой,  перевел
разговор:
     - Адмирал  Крюйс  после ассамблеи по всему дому стропила сменил. Как бы
и нам не разориться. Гнилье посыпалось...
     В  первой  паре  с  Екатериной  шел  Петр;  она,  ласково ему улыбаясь,
старательно  выделывала  все  па, он тоже трудился истово. Коптили и трещали
сальные свечи, Шафиров пожаловался Брюсу:
     - Скуп  наш  Сильвестр  Петрович,  восковых поставить не мог, на платье
капает сало, и вонища...
     - Не  ворует,  оттого  и  скуп!  -  отрезал  Брюс.  -  На его жалованье
восковых не накупишься.
     За  Петром во второй паре танцевали менуэт Иван Иванович и Ирина. Петр,
в танце, спросил громко:
     - Рябов?
     - Рябов, государь!
     - Барабанщиком служил?
     - Служил, государь.
     - Ныне у Калмыкова?
     Екатерина перебила:
     - Ах,  как  сие  красиво  и  любьезно  - разговаривать даже тут об ваши
ужасьны барабаны...
     - Сразу после менуэта! - сказала Ирина шепотом Ивану Ивановичу.
     Тот промолчал.
     - Страшно?
     - А ну как...
     Он  не  договорил. Она церемонно ему поклонилась, потом взглянула своим
чистым  взором  в  глаза,  сказала, когда опять пошли рядом, приседая в такт
музыке:
     - А разве твой батюшка Таисью Антиповну не увозом увез?
     Откуда-то    из    сумерек    опять    вышел,   покачиваясь,   огромный
поручик-преображенец, объявил всем нетанцующим гостям:
     - Нынче  пошлет  меня  на  смерть  -  и пойду! Ей-ей, пойду! Ну, кто не
верит?
     На него зашикали, он крикнул:
     - Государь  Петр  Алексеевич, ясное солнышко, желаю за тебя без единого
стона принять смерть...
     Петр, оскалясь, оставил Екатерину, надвинулся на поручика, спросил:
     - Без стона, а потом в генералы тебя, собаку, произвести?
     - Желаю! - крикнул преображенец. - Смерть! За тебя!
     Петр  взял  его  за  рукав,  потащил за собою. Тот кричал с испугом и с
восторгом:
     - Ведет! Сподобился! Ведет!
     Трубы  растерянно рявкнули, ударили литавры, звуки менуэта смолкли. Все
устремились  туда,  куда  Петр повел преображенца. В дверях сделалась давка,
упал  столик,  стало  слышно,  как  разрывается  материя  - это недогадливый
кавалер наступил на шлейф своей даме, а любопытная дама рвалась вперед.
     В  маленькой угловой светлице Петр своей лапищей схватил руку поручика,
отогнул ему указательный палец, спросил басом:
     - Верно помереть хочешь?
     - Для тебя...
     - Врешь, бодлива мать!
     - Умру без слова!
     Левой   рукой   Петр  схватил  железный  шандал  со  свечой,  пихнул  в
маленькое, коптящее пламя корявый палец поручика, басом приказал:
     - Терпи,  лжец,  брехун,  болтливый  язык!  Терпи, коли за меня умереть
хочешь.
     Преображенец   открыл   красногубый   рот,  перебрал  толстыми  ногами,
подпрыгнул,  заверещал  негромко, потом во весь голос. Петр оттолкнул его от
себя, велел Ягужинскому:
     - Сего  холуя  из  офицерского  сословия  навечно  исключить и солдатом
сослать  куда  от  нас  подалее.  Ништо  так не воняет на сем свете, как сии
подлипалы, льстецы да лизоблюды.
     Погодя,  играя  с  доктором  Арескиным в шахматы, говорил ему невесело,
жестким голосом:
     - Я  велел  губернаторам  сбирать  монстры  и  различные  иные куриозы.
Прикажи  шкафы  заготовить.  Если бы я хотел сбирать монстры человеческие не
по  виду  телес,  а  по уродливым нравам, у тебя, господин Арескин, никакого
места   под   них   не  хватило  бы.  Пускай  шатаются  они  во  всенародной
кунсткамере,  там,  между  добрыми  людьми,  они  приметнее,  пожалуй кого и
выкинешь  вон  с планеты нашей. Да только видно-то не сразу. Вроде поручика!
Умереть ему за меня надо! А?
     К шахматному столику подошел Иевлев, Петр спросил у него:
     - Не пора, Сильвестр? Поди скажи Апраксину, думаем мы - самое время.
     Из  зала,  отдуваясь,  явился  Апраксин,  поправил криво сидящий парик,
вопросительно  взглянул  на царя. Тот ему кивнул. Мимо, через сени, прошли в
накинутых плащах капитаны Змаевич, Броун, Иванков.
     - С богом, с богом! - проворчал Петр Федору Матвеевичу. - Пора!
     Он  проиграл  партию  Арескину;  морща  лоб, прошелся по зале. Внизу, в
столовом  покое,  дамы с кавалерами ели отварную солонину с гречневой кашей,
пили  пиво,  ром,  водку.  Трубы  и литавры, гобои и флейты теперь гремели в
сенях  первого этажа. Места на всех сразу не хватало, на ассамблеях повелось
ужинать в две перемены.
     Заметив Иевлева, появившегося в зале, Петр спросил:
     - А тебе к месту не пора?
     - После тебя, Петр Алексеевич.