Выпей и за наше здоровье. Иди!
     Капрал  обтер  пот,  слабо  улыбнулся  и  поклонился.  Лицо  его  стало
счастливым.
     - Ах  ты, господи! - говорил он, шагая к таможенному двору. - Ах ты, ну
и штука...
     Идти  было  далеко,  капрал  вспомнил  о  рубле  и  зашел  угоститься в
кружало. Тощак попробовал рубль на зуб и удивился:
     - Смотри,  пожалуйста,  серебряный.  Давно  я дельных денег не видал...
Чего ж тебе, капрал, поднести?
     Костюков выпил гданской, помотал головой и сказал:
     - Ну и ну! Бывает же такое с человеком...
     Потом  он  пил  двойную  перегонную,  потом  боярскую,  потом  пиво. И,
набравшись храбрости, зашагал на таможенный двор к поручику Крыкову.
     - И  скажу!  -  рассуждал  Костюков.  -  По чести скажу! Зачем нехорошо
делают?  Что  на  мне  -  креста  нет?  Разве я татарин? Я русский человек и
нехорошо  делать  никому  не позволю. Я не какой-либо аглицкий немец. Капрал
я,  вот я кто! И те монеты я б ему показал, и пускай! А ему - упреждение. Он
человек простой, нашего, мужицкого звания... Разве я что нехорошо делаю?
     Костюков увидел водовоза с бочкой и крикнул:
     - Стой!  В  заповетренных землях был? Оружие имеешь на борту более, чем
установлено от морского пирату? Отвечай, кто перед тобой.
     - Гуляете? - спросил водовоз.
     - Ну, гуляю! А ты отвечай? Из какой страны плывешь?
     - Из страны, значит... из этой... со слободы...
     - Тогда пойдем, угощу, раз свой...
     Вдвоем  сели на бочку и поехали к Тощаку. Там гуляли долго, и Костюков,
вернувшись  на  таможенный  двор,  вдруг  забыл,  что  ему  надобно  сказать
поручику.  Стоял и улыбался, глядя, как Афанасий Петрович маленьким долотцом
доделывает пресмешную человеческую фигурку из кости.
     - Ну,  иди,  брат,  иди!  - велел Крыков. - Иди! Погулял, а теперь спи.
Корабли вон скоро придут - досматривать надобно...
     - А он - кто? - спросил Костюков, тыча пальцем в фигурку.
     - Да так! От скуки! - молвил поручик.
     - Ты  брось, Афанасий Петрович, - я вижу. Распоп он - вот кто! А давеча
ты иноземца вырезал, который на людей ногами топчет...
     В  это  мгновение  Костюков  начал  было  вспоминать, зачем он пришел к
Крыкову,  но  так  и  не  вспомнил,  -  опять  отвлекся, да и Крыков всерьез
осердился и угнал его спать.


5. "ВЕСЕЛЫЙ ПЕТУШОК"

     К  вечеру  против  немецкого Гостиного двора бросили якоря на Двине три
корабля   под   иноземными   торговыми   флагами:  "Вечернее  отдохновение",
"Трубадур"  и  "Веселый петушок". Таможенные чины, объявив двум другим судам
карантин,  поднялись  по  парадному  трапу  "Веселого петушка". Крыков - при
шпаге  и  при шляпе - произнес установленные вопросы, выслушал установленные
ответы  и полистал опись трюмным и палубным товарам. Шхипер Данберг - старый
многоопытный  проныра,  Лис  Лисович, как звали его таможенники, - смотрел в
глаза Афанасию Петровичу не мигая.
     - А  теперь  по  правде, чтобы люди зря не мучились! - сказал Крыков. -
Чего привез, господин Данберг?
     Данберг смотрел прямо в глаза.
     - Я  не поверю, чтобы ты, господин Данберг, старый и опытный негоциант,
пришел  к  самому концу ярмарки с таким пустяковым грузом. Четырежды на моей
памяти  была  твоему  кораблю от нас конфузия. Мы друг друга насквозь видим.
Все едино я тебе, друг милый, не верю ни настолько. Говори, что привез?
     Данберг  усмехнулся  и  развел  руками.  Все его лицо сложилось мелкими
складками, как пустой кошелек, - это означало, что он развеселился.
     Афанасий  Петрович  скомандовал  таможенникам  - начать досмотр. Рылись
более  трех  часов - никто ничего не отыскал. Данберг, откинувшись на спинку
кресла,  пил  кофе  и  смотрел  вдаль.  На город опускался вечерний туман, в
светлом небе мерцали звезды...
     Крыков  поднялся  из  люка,  отряхнул  пыль  и  паутину с колен и плеч,
подошел  к  Данбергу.  И  удивился,  почему  шхипер  пьет  свой кофе в таком
странном  месте - под грот-мачтой. Разве в эдаком месте удобно сидеть и пить
кофе?
     Твердыми шагами он подошел к шхиперу и велел отодвинуть кресло.
     - Но зачем? - удивился Данберг.
     - Затем,  что  я  так  приказываю!  -  ответил  Крыков  и  сам отпихнул
тяжелое, обтянутое кожей кресло.
     На  желтом воске, покрывающем палубу, он увидел тонкую щель. Эта щель и
погубила Данберга. Ее он и закрывал своим креслом.
     - Люк! - произнес Крыков. - Откройте, господин шхипер.
     Данберг  нажал  секретную  пружину  в  небольшом тайнике стоял бочонок,
крепко  окованный,  дубовый"  на  хитрых  двойных  петлях. Афанасий Петрович
рывком поставил бочонок на палубу, спросил сурово:
     - Деньги?
     - Не  мои!  -  воскликнул  шхипер. - Богом пресвятым клянусь, - не мои.
Пусть  мои  старые  глаза  не  увидят более родных берегов, если я произнесу
ложь: шхипер Уркварт...
     Афанасий Петрович сказал тихо:
     - Песий  сын - вот ты кто! Была бы моя воля - приколол бы шпагой к этой
самой  мачте,  и виси, покуда не протухнешь. Умнее нас себя почитаете, а для
ваших  прибытков  нашим  работным  людям в глотку расплавленный свинец льют.
Воры преподлые!
     Повернувшись, приказал таможенникам:
     - Барабан,   бей  конфузию!  Шхипера  под  стражу!  К  сему  бочонку  -
часового.  С  двух кораблей карантина не снимать до завтра. С утренней зарей
начнем там досмотр.


6. ДОНОС

     В  то самое время, пока Крыков со всей строгостью досматривал "Веселого
петушка",  поручик  Джеймс  на  серой  в  яблоках  кобыле  рысцой подъехал к
таможенному  двору,  спрыгнул  с  коня  и  поднялся на крыльцо той избы, где
когда-то  проживал  сам  и  у которой питался наложить на себя руки Афанасий
Петрович.  Здесь  майор Джеймс знал каждый гвоздик. Дернув незапертую дверь,
он  поискал  глазами  полку,  на которой когда-то стояли его семь болванов с