париками,  и  положил  в  уголок  три  рейхсталера,  аккуратно  завернутые в
тряпочку.  Потом,  беззаботно насвистывая, вышел и поехал, путая следы, - из
улицы в улицу, из переулка в переулок...
     На  набережной,  возле  немецкого Гостиного двора прогуливался, заложив
короткие  руки  за спину, шхипер Уркварт. С реки, оттуда, где стояли недавно
пришедшие корабли, доносилась однообразная дробь барабана.
     - Вы  слышите,  сэр?  - спросил шхипер, кивнув на реку. - Нашел. Нашел,
проклятый таможенник!
     - Что нашел? - подняв одну насурмленную бровь, спросил майор.
     - Что  ему было потребно, то и нашел. Старая лиса Данберг выдаст меня и
припутает  вас.  Может статься, что он будет иметь наглость назвать даже имя
полковника...
     - Кончайте скорее! - сказал Джеймс. - Кончайте немедленно!
     - Я  могу поехать на Мосеев только утром. Сейчас царь не станет со мной
говорить...
     К  берегу  подошла  лодка,  из нее легко выскочил поручик Крыков. С ним
было  всего  трое  таможенников - остальным приказано было нести на кораблях
дозорную службу. Джеймс и Уркварт замолчали...
     Ночью  майор  и  его солдаты помогли шхиперу Уркварту погрузить в лодки
две   очень  старые  пушки  для  книпельной  стрельбы,  что  палили  ядрами,
скованными  цепью.  Сюда  же  был  положен  припас  для  этих пушек - порох,
картузы,  запасные цепи. Такая цепь должна была перерезать снасти вражеского
корабля, как ножом. Для того обе пушки должны были палить вместе.
     - Полезная  сия забава не может не понравиться его величеству! - сказал
Джеймс,  провожая  лодку.  - А как только вы заметите, что государь пришел в
доброе расположение духа - так начинайте...
     Петр  Алексеевич  с  интересом обошел пушки, оглядел, как что устроено,
потом  приказал  начать  пальбу.  Выпалили  двадцать  три  раза,  но цепи не
разворачивались, и дорогие ядра тонули в Двине.
     - Нет,  эдак  не  годится!  - сказал царь. - Весь порох стравили, а все
без толку...
     И  сел на траву отдохнуть. Уркварт сел рядом, пожаловался на свои беды,
на  то,  что  торговать с Московией трудно, таможенники-де чинят злые обиды.
Давеча  вот таможенный поручик Крыков объявил ему конфузию, отчего произошел
немалый  убыток  доходам.  Многие  негоцианты  нынче пришли сюда в последний
раз.  Вот  царь  приказывает  возить корабельную снасть, а какой в том будет
доход, если все берут посулы...
     Петр вскинул голову, посмотрел на шхипера.
     - Кто - все?
     - Конечно,  -  продолжал  Уркварт, не отвечая на вопрос, - конечно, сия
пушка  не  слишком  хороша,  можно  бы доставить и получше, но пусть поручик
Крыков   знает   свое   место   и   не  мешает  процветанию  торговли  между
государствами...
     Иевлев  прислушался,  хотел  было  ответить шхиперу, но Петр Алексеевич
взглянул на него такими глазами, что Сильвестр Петрович не сказал ни слова.
     - То шхиперам точно ведомо, что поручик Крыков берет посулы?
     Уркварт улыбнулся:
     - Не  далее,  как  вчера,  он  получил  от  одного  шхипера три золотые
монеты.  В  этом может убедиться каждый желающий, ибо упомянутый мною шхипер
имеет  обыкновение  или  даже  причуду  отмечать  каждый  принадлежащий  ему
золотой своим знаком...
     Петр резко поднялся:
     - Три золотые тоже отмечены?
     Шхипер наклонил голову.
     За  Крыковым  послали  гонцов,  полковнику Снивину было велено отыскать
золотые с отметинами.
     Уркварт  заговорил  о другом, Петр слушал рассеянно, было видно, что он
взбешен.
     Покуда  шла  беседа,  на  Мосеевом  острове  появился  еще перекупщик -
Шантре,  тот,  что  из  Архангельска хаживал до Вологды, а в иной час - и до
Москвы  и до самой Астрахани. В коротких кафтанах, голенастые, в пузырящихся
штанах,  съехались  почти все негоцианты-шхиперы и все с жалобами на таможню
и  на  Крыкова.  По их словам выходило так, что торговать с Московией теперь
вовсе  невозможно.  Немножко  припоздав,  прибыли  конвои - Гаррит и второй,
пьяненький,  - привезли подарки: чиненные ядра, прибор - выжигать по дереву,
свистульку  -  свистать  аврал. Немчин Франц, слуга перекупщика Шантре, тоже
был здесь, стоял поодаль, нагайку-тройчатку на случай припрятал.
     - Теперь  пропадать  Афанасию  Петровичу?  -  спросил  Рябов  у хмурого
Иевлева.
     Иевлев не ответил - скорым шагом прошел мимо.
     Франц  прохаживался  за спиной Рябова - туда и обратно, как заведенный.
Сытая рожа его лоснилась, башмаки скрипели, глаза смотрели тускло.
     - Чего разгулялся? - спросил кормщик глухо. - Ходит, разгуливает!
     Немчин поморгал, высморкался.
     - Разгулялся!  -  опять сказал Рябов, отворотившись от Франца. - Словно
и впрямь по своей земле. Фрыга...
     Иевлев  спустился  к  самой  воде - ходил взад-вперед, ждал чуда: вдруг
меченых  денег  не  найдут,  вдруг  все  обойдется  и  не будет беды смелому
таможенному поручику.
     Но беда пришла.
     Полковник  Снивин  вылез из лодки; отдуваясь, поднялся к царю, протянул
на ладони три золотых. Петр дернул ртом, скосил глаза, крикнул:
     - Бить кнутом нещадно, рвать ноздри...
     Апраксин,  положив  руку  на локоть Петру Алексеевичу, попросил сказать
слово.   Петр  не  захотел  слушать.  На  шум  подошел  Александр  Данилович
Меншиков, произнес с подозрением:
     - А обнести русского ради своих прибытков негоцианты не могли?
     Петр   посмотрел   на   Меншикова,  молча  помотал  головой.  Александр
Данилович  и  Апраксин  обменялись  взглядами.  Петр стоял спиною, глядел на
Двину.
     - Стыдно! - вдруг произнес он. - Стыдно, горько...
     К   обеду   гнев  Петра  Алексеевича  несколько  поостыл.  Апраксину  и
Меншикову  в  два  голоса  удалось  рассказать царю, что Крыков принес много
пользы  казне,  а  за  три  золотых  рвать ноздри и бить кнутом нещадно - не
слишком  ли  будет  круто?  Что  стыдно  и  горько - то истинно так, да ведь
многие воруют, кто в сих делах не без причины?
     - Ты-то первый с причиной! - сказал Петр Александру Даниловичу.
     Меншиков обиделся; сложив губы сердечком, стал нюхать цветок.
     Афанасия  Петровича  доставили,  когда  царь  с  гостями обедал. Дергая
плечом,  Петр  встал  из-за  стола,  выволок  Крыкова  в сени, там, прижав к