таким человеком, какого доблестный Питер Твердоголовый выбрал бы начальником
над своими войсками.  Но,  по  правде  говоря,  в  те  дни  провинция  Новые
Нидерланды не изобиловала, как ныне, крупными военными талантами, которые  -
подобно Цинциннату {5} -  живут  в  каждой  деревушке,  выстраивают  в  ряды
капусту вместо солдат, и отличаются на  маисовом  поле  вместо  поля  битвы;
отказываясь от бранных трудов ради  более  полезной,  но  бесславной  мирной
деятельности, они так часто  меняют  лавры  на  оливы,  что  хозяином  вашей
гостиницы  может  оказаться  генерал,  кучером  дилижанса  -  полковник,   а
кузнецом, подковывающим вашу лошадь, - доблестный  "капитан  волонтеров".  К
тому же, великий Стайвесант, в отличие от современных  правителей,  не  имел
возможности выбирать военачальников из шайки преданных ему редакторов газет,
ибо в летописях  того  времени  нигде  не  упоминается  о  подобном  разряде
наемников, которым государство платило бы деньги, как  трубачам,  защитникам
отечества или  телохранителям.  Итак,  грозный  генерал  Вон-Поффенбург  был
назначен командовать вновь набранными войсками главным образом  потому,  что
никто больше не претендовал на этот пост, а отчасти и потому,  что  было  бы
нарушением воинского этикета, если бы в обход ему во главе  армии  поставили
младшего чином офицера, - такой несправедливости великий Питер  не  совершил
бы даже под страхом смерти.
   Как только доблестнейший медный  капитан  получил  приказ  выступить  в
поход, он бесстрашно повел свою  армию  к  южной  границе  по  невозделанным
степям и диким пустыням, через неприступные горы и реки без переправ, сквозь
непроходимые леса, преодолевая обширное  пространство  ненаселенной  страны,
опрокидывая на своем пути, разбивая  и  уничтожая  во  множестве  враждебные
полчища лягушек и муравьев, собравшихся для  того,  чтобы  воспрепятствовать
его продвижению. Одним словом,  он  совершил  подвиг,  равного  которому  не
сохранилось в анналах  истории,  если  не  считать  знаменитого  отступления
старика Ксенофонта {6} с десятью тысячами греков. Совершив все  это,  Якобус
Вон-Поффенбург построил на Саут-Ривер  (или  Делавэре)  грозное  укрепление,
названное Форт-Кашемир в честь  коротких  штанов  зеленовато-желтого  цвета,
особо любимых губернатором. Так как с упомянутым фортом, о чем мы  узнаем  в
дальнейшем, связаны очень важные и интересные события,  то,  пожалуй,  стоит
отметить, что впоследствии он назывался Новый Амстель и  был  первоначальным
зародышем теперешнего процветающего города  _Ньюкасл_,  ошибочно  названного
так вместо Нокасл {7}, ибо здесь нет и никогда не было замка или чего-нибудь
подобного.
   Шведы   и   не   думали   покорно    терпеть    угрожающее    поведение
новонидерландцев;  напротив,  Ян  Принтц  {8},  тогдашний  губернатор  Новой
Швеции,  обнародовал  решительный  протест  против  того,  что   он   назвал
посягательством на его права. Но доблестный Вон-Поффенбург  за  время  своей
службы  при  Вильяме  Упрямом  слишком  хорошо  усвоил  природу  посланий  и
протестов, чтобы хоть сколько-нибудь испугаться  этой  бумажной  войны.  Его
крепость была закончена, и теперь любо-дорого было видеть, какую важность он
сразу же на себя напустил. Он по десять раз на день выходил из нее и входил,
осматривал спереди и сзади, с одного бока и с другого. Затем он облачался  в
полную парадную форму и целыми часами гордо шагал взад и  вперед  по  своему
невысокому валу, как тщеславный  голубь-самец,  хвастливо  разгуливающий  по
крыше  голубятни.  Одним  словом,  если  моим  читателям  не  доводилось   с
любопытством  наблюдать,  как  захудалый  начальник  маленького  никудышного
военного поста раздувается  от  тщеславия  в  новехоньком  мундире  и  упоен
сознанием, что ему подчинена горсточка голодранцев, тогда я не надеюсь,  что
мне  удастся  дать  им  надлежащее  представление  об  изумительном  величии
генерала Вон-Поффенбурга.
   В прелестном романе "Пирс Форест" {9} рассказывается, как некий  юноша,
посвященный королем Александром в рыцари, сразу же поскакал в соседний лес и
принялся с такой силой лупить деревья, что убедил всех придворных,  будто  в
целом мире нет более  могучего  и  храброго  джентльмена.  Тем  же  способом
великий Вон-Поффенбург давал выход геройской злости, которая, подобно ветрам
в животе, так часто бурно развивается у новобранцев, побуждая  их  к  мелким
ссорам  и  кровопролитным  дракам.  Стоило  ему  почувствовать,  что  в  нем
разгорается воинственный дух, он сразу же предусмотрительно совершал вылазку
в поля и, вынув из ножен: свою верную саблю длиною в два полных  фламандских
локтя  {10},  принимался  изо  всей  мочи  биться,  отрубая  головы  взводам
капустных кочанов, кося целые фаланги подсолнечников,  которые  он  именовал
громадными-шведами; если же  ему  доводилось  ненароком  высмотреть  колонию
честных толстопузых тыкв, спокойно гревшихся на солнышке: "А, подлые янки, -
ревел он во все горло, - наконец-то вы мне  попались!"  и  с  этими  словами
одним взмахом  сабли  рассекал  несчастные  плоды  сверху  донизу.  Излив  в
известной мере свой гнев, он возвращался к гарнизону в полном убеждении, что
был подлинным чудом воинской доблести.
   Другое честолюбивое желание генерала  Вон-Поффенбурга  состоял  в  том,
чтобы слыть строгим ревнителем дисциплины. Прекрасно зная, что дисциплина  -
существенное условие всякого военного начинания, он внедрял ее со строжайшей
аккуратностью, заставляя каждого солдата выворачивать на параде ноги носками
наружу и вскидывать голову и предписывая ширину плоеных  складок  на  рубахе
всем, у кого таковые были.
   Однажды, набожно изучая Библию (ибо сам благочестивый Эней {11} не  мог
бы превзойти его в показной религиозности), генерал наткнулся на рассказ  об
Авессаломе {12} и его печальном конце и в недобрый час издал приказ обрезать
волосы всем офицерам и нижним чинам гарнизона. Случилось так,  что  в  числе
офицеров был некий Килдерместер, храбрый старый  служака,  всю  свою  долгую
жизнь лелеявший копну  жестких  волос,  изрядно  похожую  на  густую  шерсть
ньюфаундлендской собаки и кончавшуюся  огромной  косой,  которая  напоминала
ручку сковороды и была заплетена так туго, что  глаза  и  рот  у  него  были
обычно  прикрыты,  а  брови  подняты  к  верхней  части  лба.   Легко   себе
представить,  что  обладатель  такого  чудесного  украшения  с   отвращением
воспротивился приказу, приговорившему его волосы к стрижке.  Сам  Самсон  не
мог бы столь ревностно почитать свою шевелюру {13}. Итак, услышав о  приказе
генерала,  наш  герой  разразился  отборной  солдатской  руганью  и   градом
проклятий  и  поклялся,  что  проломит   башку   всякому,   кто   попытается
прикоснуться к его косе; затем он заплел ее еще туже,  чем  всегда,  и  стал
разгуливать по форту, размахивая ею так свирепо, словно это  был  крокодилий
хвост.
   Коса  старого  Килдерместера,  упрятанная  в  футляр  из   кожи   угря,
немедленно  стала  событием  чрезвычайной  важности.  Главнокомандующий  был
достаточно образованным офицером  и  не  мог  не  понимать,  что  дисциплина
гарнизона,  субординация  и  порядок  в  _армиях_  Новых   Нидерландов,   а,
следовательно,  безопасность  всей  провинции  и,  наконец,  достоинство   и
благоденствие Высокомощных  Господ  Генеральных  Штатов  и,  превыше  всего,
достоинство генерала Вон-Поффенбурга, - все  настоятельно  требовало,  чтобы