Увидя это, великий Питер, чье благородное сердце  было  объято  воинственным
пылом и жаждой сладкого мщения, решил не дожидаться больше запоздалой помощи
разжиревших бюргеров, а самому  устроить  смотр  своим  молодцам  с  берегов
Гудзона; ведь он вырос, как и наши кентуккские  поселенцы,  в  глуши,  среди
лесов и диких зверей, и ничто не доставляло ему большего  удовольствия,  чем
отчаянные приключения и опасные путешествия по дикой  стране.  Приняв  такое
решение, он приказал своему верному оруженосцу, Антони  Ван-Корлеару,  чтобы
правительственную галеру подготовили  к  плаванию  и  как  следует  снабдили
съестными припасами. Когда все было в точности выполнено, Питер  Стайвесант,
как  подобало  настоящему  и  благочестивому   губернатору,   почтил   своим
присутствием  богослужение  в  большой  церкви  Святого  Николая,  а  затем,
строжайше приказав  своему  совету  собрать  и  снарядить  все  манхатезское
рыцарство к своему возвращению, отправился в вербовочное плавание  вверх  по
течению Гудзона.

   
ГЛАВА III

   Содержащая описание путешествия Питера Стайвесанта вверх по Гудзону,  а
также чудесных услад этой прославленной реки.

   Мягкий южный  ветер  ласково  скользил  по  прелестному  лику  природы,
смягчая удушливую летнюю жару и превращая ее в  живительное  и  плодотворное
тепло,  когда  чудо  отваги  и  рыцарской  добродетели,  бесстрашный   Питер
Стайвесант,  поставил  паруса  по  ветру  и  отчалил  от  славного   острова
Манна-хаты. Галера, на которой он совершал плавание, была  пышно  расцвечена
яркими  вымпелами  и  флагами,  весело  развевавшимися  на  ветру   или   же
опускавшими свои концы в речную пучину. Нос и корма величественного  корабля
в соответствии с прекраснейшим  голландским  обычаем  были  изящно  украшены
нагими фигурами маленьких пухлых амуров с париками на  голове,  державших  в
руках  гирлянды  цветов,  подобных  которым  вы  не  найдете  ни   в   одном
ботаническом справочнике, ибо то были цветы несравненной красоты,  росшие  в
золотом веке  и  ныне  существующие  только  в  воображении  изобретательных
резчиков по дереву и холстомарателей.
   Великолепно украшенная, как подобало  сану  могущественного  властителя
Манхатеза,  галера  Питера  Стайвесанта  неслась  по  стрежню   благородного
Гудзона, который, катя свои широкие волны к океану, на мгновение,  казалось,
замедлял бег и вздувался от гордости, словно сознавая,  какой  славный  груз
вручен его попечению.
   Но поверьте мне,  джентльмены,  картины,  представшие  взгляду  экипажа
галеры, были далеко не теми, какие можно увидеть в наше вырождающееся время.
Полное безлюдье и  дикое  величие  царили  на  берегах  могучей  реки;  рука
цивилизации еще не уничтожила темные леса и не смягчила характер  ландшафта;
торговые суда  еще  очень  редко  нарушали  это  глубокое  и  величественное
уединение, длившееся столетиями. Тут и там можно  было  увидеть  первобытный
вигвам, прилепившийся к скале в горах,  над  которым  в  прозрачном  воздухе
поднимался клубящийся столб дыма; однако вигвам стоял так высоко, что  крики
индейской  детворы,  резвившейся  на   краю   головокружительной   пропасти,
доносились столь же слабо,  как  песня  жаворонка,  затерянного  в  лазурном
небосводе. Время от  времени  дикий  олень  появлялся  на  нависшей  вершине
скалистого  обрыва,  робко   смотрел   оттуда   на   великолепное   зрелище,
расстилавшееся  внизу;  затем,  покачав  в  воздухе  ветвистыми  рогами,  он
прыжками мчался в лесную чащу.
   Таковы  были  картины,  мимо  которых   плыло   гордое   судно   Питера
Стайвесанта. Вот оно прошло вдоль подножия скалистых возвышенностей  Джерси;
они вздымаются как несокрушимая стена, поднимающаяся от поверхности  реки  к
небесам, и, если верить  преданию,  их  создал  в  давно  прошедшие  времена
могущественный  дух  Маниту  {1},  чтобы  скрыть  свое  любимое  жилище   от
святотатственных взглядов смертных. Вот оно весело промчалось по  просторной
глади  залива  Таппан,  на  широко  раскинувшихся  берегах  которого   взору
открывается множество разнообразных  и  прелестных  ландшафтов:  тут  мыс  с
крутыми берегами, увенчанными густолиственными деревьями, далеко выступает в
залив; там  длинный  лесистый  склон,  радуя  глаз  своей  буйной  роскошью,
поднимается от берега и заканчивается высоко вверху мрачным обрывом, а вдали
длинные извилистые цепи скалистых гор отбрасывают на воду  гигантские  тени.
На смену этим грандиозным картинам  ненадолго  появляется  скромный  пейзаж,
который как бы отступает под защиту опоясывающих его гор и кажется настоящим
сельским  раем,  полным  мирных,  пастушеских  красот:  здесь  и  лужайка  с
бархатистой травой,  и  заросли  кустарника,  и  журчащий  ручеек,  украдкой
вьющийся среди свежей и яркой зелени, на  берегу  которого  стоит  индейская
деревушка или наспех сколоченная хижина одинокого охотника.
   Различные периоды быстротекущего дня с присущим каждому из них коварным
волшебством придают окрестным  местам  различное  очарование.  Вот  ликующее
солнце во всем своем великолепии появилось на востоке, ярко сияя  с  вершины
восточных холмов и рассыпая по земле тысячи бриллиантов росы, между тем  как
вдоль берегов реки все еще висит тяжелая завеса тумана, который, как  ночной
разбойник,  потревоженный  первыми  проблесками  зари,  с  угрюмой  неохотой
поднимается по склонам гор. В это время все было ярким, живым  и  радостным;
воздух казался неописуемо чистым и прозрачным, птицы заливались  шаловливыми
мадригалами и свежий ветерок весело нес  корабль  вперед.  Но  когда  солнце
среди великолепного полыхания заката скрывалось на  западе,  озаряя  небо  и
землю тысячью пышных красок, тогда повсюду воцарялись покой и  торжественная
тишина.  Парус,  прежде  наполненный  ветром,  теперь   безжизненно   висел,
прижимаясь к мачте; простой матрос, скрестив на груди  руки,  прислонился  к
вантам, впав в ту невольную задумчивость, которую спокойное величие  природы
нагоняет даже на самых грубых ее детей. Широкая гладь Гудзона была похожа на
безмятежное зеркало, в котором отражалось  золотое  великолепие  неба.  Лишь
изредка  по  реке  скользил  челнок  из  древесной  коры,  и   яркие   перья
раскрашенных дикарей внезапно сверкали,  когда  случайно  замешкавшийся  луч
заходящего солнца падал на них с западных гор.
   Но когда волшебные сумерки  окутывали  все  вокруг  своей  таинственной
мглой, тогда лик  природы  приобретал  тысячу  неуловимых  чар,  неизъяснимо
захватывающих те достойные сердца,  которые  ищут  услады  в  величественных
творениях создателя. Мягкого, колеблющегося  света,  господствующего  в  это
время, достаточно для того, чтобы окрасить смягчившиеся  черты  ландшафта  в
призрачные тона. Обманутый, но восхищенный взгляд тщетно пытается разглядеть
среди широко раскинувшейся завесы тени  границу  между  сушей  и  водой  или
различить  меркнущие  предметы,  как  бы  погруженные  в  хаос.  Недремлющее
воображение  приходит  на  помощь  слабому  зрению   и   с   непревзойденным