пор, пока они не начнут  различать  белки  глаз  нападающих  {3},  стояли  в
прикрытом пути, храня зловещее молчание, пока пылкие голландцы не  поднялись
до половины гласиса {4}. Тогда они дали по ним такой оглушительный залп, что
даже  окрестные  холмы  задрожали  и  со  страху  стали  проявлять  признаки
недержания воды, так что из их склонов брызнули ручьи, продолжающие течь  до
сегодняшнего дня. Под столь ужасным огнем все голландцы полегли бы  на  поле
брани, если бы хранительница Минерва милостиво не позаботилась о том,  чтобы
шведы все как один держались своей всегдашней  привычки  в  момент  выстрела
закрывать глаза и отворачиваться.
   Но мушкеты были  наведены  не  напрасно,  ибо  пули,  летя  на  крыльях
неминуемой судьбы, угодили прямо в стаю диких гусей, которые, будучи гусями,
как раз в это мгновение  случайно  пролетали  мимо;  семьдесят  дюжин  гусей
свалились убитые и, хорошо приготовленные и начиненные луком, послужили  для
победителей роскошным ужином.
   Не был залп бесполезным и для  мушкетеров,  так  как  встречный  ветер,
поднявшийся по велению неумолимой Юноны, отнес  дым  и  пыль  прямо  в  лицо
голландцам и неизбежно ослепил бы их, если бы они держали  глаза  открытыми.
Вслед за залпом шведы вскочили на контрэскарп {5} и  с  дикими  криками,  не
щадя живота, набросились на  неприятеля.  Теперь  можно  было  видеть  такие
чудеса доблести, равных которым не упоминалось ни в истории,  ни  в  поэзии.
Тут храбрый  Стоффель  Бринкерхоф  размахивал  своей  толстой  дубиной,  как
страшный великан Бландерон дубом (так как он презирал всякое другое оружие),
и отбивал ужасающую дробь на  головах  целого  отряда  шведов.  Там  могучие
Ван-Кортландты, стоя в отдалении, изо всех сил натягивали,  как  низкорослые
локрийские  лучники  6  былых  времен,  большие  луки,  которыми  они  столь
справедливо славились. В другом месте на вершине невысокого холма  собрались
храбрецы из Синг-Синга; их участие в сражении  выражалось  в  том,  что  они
геройски пели большой псалом в  честь  святого  Николая.  В  противоположном
конце поля битвы можно было видеть Ван-Гролов с Носа Антони, но из-за  своих
длинных носов они попали в крайне затруднительное  положение,  очутившись  в
узком ущелье между двумя холмиками. Были  там  Ван-Бенсхотены  из  Найака  и
Кейкьята, столь знаменитые умением бить левой ногой, но сейчас их  искусство
приносило им мало пользы, так как они с трудом дышали  после  основательного
обеда; они непоправимо опозорили бы себя, обратившись в бегство, если бы  не
получили  подкрепления  в  виде   отряда   отважных   voltigeurs   {Стрелков
(франц.).}, состоявшего из Хопперов, которые быстро двигались им  на  помощь
на одной ноге. В  другом  конце  поля  можно  было  увидеть  Ван-Арсдалов  и
Ван-Бюммелей, которые  всегда  держались  вместе  и  теперь  храбро  рвались
вперед, чтобы  бомбардировать  крепость:  но  что  касается  Гарденьеров  из
Гудзона, то их на поле битвы не было, так  как  их  послали  на  фуражировку
опустошать соседние арбузные баштаны. Следует  упомянуть  и  о  беспримерном
подвиге Антони Ван-Корлеара: он добрую четверть  часа  вел  страшный  бой  с
низеньким,  толстеньким  шведом-барабанщиком,  чью   шкуру   великолепнейшим
образом отбарабанил; конечно, в конце концов он уложил бы  врага  на  месте,
будь у него при себе какое-либо другое оружие, кроме трубы.
   Бой становился все жарче. Появились  воины  из  Вал-Богтиха  и  могучий
Якобус Варравангер; за ними с грохотом шли Ван-Пуши  из  Эзопуса,  вместе  с
Ван-Рипперами и Ван-Брентами, сметая все на своем  пути;  затем  Сои-Дамы  и
Ван-Дамы, которые, оглашая воздух  неистовой  руганью,  двигались  во  главе
воинов с берегов Хелл-Гейта, одетых в свои  плащи  из  грубого  сукна  цвета
грома  и  молнии.  Последними  шли   знаменосцы   и   телохранители   Питера
Стайвесанта, носившие большие касторовые шляпы, по обычаю манхатезцев.
   Теперь   поднялся   страшный   шум;   началась    отчаянная    схватка,
сопровождавшаяся  дикой  жестокостью,  бешеным  остервенением,  смятением  и
самозабвением войны. Голландцы и шведы смешались друг с  другом,  сцепившись
врукопашную, пыхтя, задыхаясь. Небо потемнело от тучи метательных  снарядов.
Каркасы, зажигательные ядра, дымовые бомбы, вонючие бомбы и  ручные  гранаты
сталкивались между собой в  воздухе.  Бум!  гремели  пушки;  дзинь!  звенели
палаши; глухо стучали дубинки, с треском  ломались  мушкетные  ложа.  Удары,
пинки, тумаки, царапины, фонари под глазами, разбитые в кровь носы усиливали
ужас представшей взорам картины! Трах-тарарах! Коли, руби,  как  ни  попало,
куда придется! Повсюду сумятица, все летит вверх тормашками, стук-бряк, удар
за удар, полная неразбериха! - "Гром  и  молния!"  -  кричали  голландцы;  -
"Проклятие!" - вопили шведы. - "На приступ!" -  орал  Твердоголовый  Пит;  -
"Взорвать мину!" - громовым голосом командовал Рисинг. -  Тан-тара-ра-ра!  -
гнусила труба Антони Ван-Корлеара. Все  голоса  и  звуки  стали  невнятными,
визги боли, вопли ярости и крики торжества слились в  один  чудовищный  шум.
Земля задрожала, словно пораженная параличом; при виде столь жуткой  картины
деревья зашатались от ужаса и увяли; камни зарылись в землю, как кролики,  и
даже речка Кристина изменила направление  и  в  смертельном  испуге  потекла
вверх по горе!
   Только потому, что оружие у всех было тупое, порох подмочен  и  что  по
странному совпадению все наносили удары плашмя, а не острием  своих  сабель,
дело обошлось без страшнейшей резни. Обильно стекавший пот бежал  реками  по
полю сражения; к счастью, никто не утонул, так как  воины,  все  до  одного,
были опытными пловцами и имели на такой случай пробковые  куртки;  но  много
отважных голов оказалось разбито, много  крепких  ребер  сломано,  и  многие
страдавшие одышкой герои едва переводили дух в этот день!
   Исход сражения долго оставался неясен; хотя сильный  ливень,  посланный
"Юпитером-тучегонителем", несколько охладил пыл бойцов,  как  охлаждает  пыл
дерущихся мастифов {7} вылитое на них ведро воды, тем не менее битва затихла
только  на  несколько  мгновений,  а  затем   возобновилась,   и   воины   с
удесятеренной  яростью  продолжали  награждать   друг   друга   синяками   и
кровоподтеками. Вдруг все увидели  огромный  столб  густого  дыма,  медленно
надвигавшийся на поле битвы; на некоторое время даже вошедшие  в  раж  бойцы
замерли в немом изумлении. Но когда ветер на секунду рассеял темное  облако,
из его середины показалось  развевающееся  знамя  бессмертного  Майкла  Поу.
Благородный вождь бесстрашно шел вперед, ведя за собой плотно сомкнутые ряды
питавшихся устрицами павонцев, которые остались позади отчасти как corps  de
reserve {Резервный отряд (франц.).}, а отчасти для  того,  чтобы  переварить
съеденный  ими  чудовищный  обед.  Эти  отважные  воины,  не  зная   боязни,
мужественно шагали, затягиваясь изо всей силы своими трубками, от которых  и
поднималось упомянутое выше зловещее облако, но шли они очень медленно,  так
как ноги у них были короткие, а талия чрезвычайно округлая.
   Но  в  это  самое  время  боги,  покровительствовавшие  войскам  Нового
Амстердама, необдуманно покинули поле сражения и зашли в  соседнюю  таверну,
чтобы освежиться кружкой пива, и нидерландцев чуть было не постигло страшное
бедствие. Едва мирмидоняне могучего Поу достигли передовой линии, как  шведы
по распоряжению коварного Рисинга встретили их градом  ударов,  направленных
прямо в их трубки. Изумленные  таким  неожиданным  нападением  и  совершенно