часть лица первая бросалась в глаза народу и потащила за собой ее владельца,
который в свою очередь потащил  за  собой  всю  семью  Бекманов.  Последняя,
добавляет  история,  долгое  время  считалась  одной  из  самых  древних   и
благородных в провинции, и ее представители с  признательностью  увековечили
первопричину своего величия не тем,  что  поместили  на  щите  своего  герба
сверкающий нос, как это сделали бы аристократические семейства в  Англии,  а
тем, что у них у всех до одного  был  здоровенный  нос,  торчавший  как  раз
посреди лица.
   Итак, этот опасный поход  был  со  славой  закончен,  причем  голландцы
потеряли всего двух человек: Волферта Ван-Хорна, высокого худощавого  парня,
сбитого с ног утлегарем {2} шлюпа и упавшего  за  борт  при  сильном  порыве
ветра, и  толстого  Брома  Ван-Бюммеля,  скоропостижно  скончавшегося  из-за
злокачественного  несварения  желудка;  оба  они,  впрочем,  были  объявлены
достойными вечной славы, как павшие за родину смертью храбрых. Правда,  одна
из конечностей Питера Стайвесанта сильно пострадала,  сломавшись  на  мелкие
части при штурме крепости; но так как, к счастью, это  была  его  деревянная
нога, то рану быстро и полностью залечили.
   Теперь в этом разделе моей истории мне остается упомянуть только о том,
что наш безупречный герой и его победоносная  армия  радостно  вернулись  на
Манхатез, шагая, осененные лаврами, как шли сторонники  юного  Малколма  под
защитой движущегося Дунсинанского леса {3}.  Так  они,  ликуя,  торжественно
вступили в Новый Амстердам, приведя с собой, побежденного Рисинга и  остатки
его разбитого войска, не  согласившихся  принять  нидерландское  подданство.
Оказалось, что громадный швед в, конце сражения  лишь  упал  в  обморок,  от
которого быстро очнулся, когда его хорошенько ущипнули за нос.
   Пленных героев поместили, как обещал губернатор,  на  казенный  счет  в
красивом  и  просторном  замке,  то  есть  в  тюрьме   для   государственных
преступников,   вице-королем   которой   назначили   Стоффеля   Бринкерхофа,
бессмертного завоевателя Устричной  бухты  и  которая  с  тех  пор  навсегда
осталась во владении его потомков {переделанный на современный лад, все еще существует. Он  находится  на  углу
Перл-стрит, напротив Кентайз-слип.}.
   Весело и приятно было смотреть на радость  жителей  Нового  Амстердама,
когда они вновь увидели своих воинов, вернувшихся из похода в дикую  страну.
Старухи теснились вокруг Антони Ван-Корлеара, который рассказал всю  историю
кампании с отменной точностью, если не считать его уверений,  будто  он  вел
всю битву один и, в частности, победил могучего Рисинга, на  что  он  считал
себя вполне вправе претендовать, так как победа была одержана с помощью  его
каменной фляги. Во всем городе учителя  отпустили  на  этот  день  маленьких
школьников, и те толпами ходили за  барабанами,  надев  на  голову  бумажную
треуголку и прицепив палочку  к  штанам,  беря  таким  образом  первый  урок
праздношатания. Что касается грубой черни, то она  скопом  валила  вслед  за
Питером Стайвесантом, куда бы тот ни направлялся, и кричала: "Да здравствует
Твердоголовый Пит!".
   Это был поистине день шумной суматохи и веселья. В честь победителей  в
ратуше был приготовлен обильный обед, на котором в одном блестящем созвездии
собрались  все  великие  и  малые  светила  Нового  Амстердама.   Там   были
величественный схаут {4} и его угодливый помощник, бургомистры  рядом  с  их
услужливыми схепенами {5}, более мелкие чиновники рядом со схепенами  и  так
далее вплоть до знаменитых полицейских  пройдох  самых  низких  степеней;  у
каждого чинуши был свой прихвостень, который докуривал его  трубку,  допивал
его опивки, смеялся над его  незабываемыми  по  глупости  выходками,  короче
говоря, - ведь муниципальный банкет остается повсюду муниципальным  банкетом
и был муниципальным банкетом со времен сотворения мира  -  обед  протекал  в
точности так, как проходят все наши  грандиозные  общественные  пиршества  и
званые обеды в честь Четвертого июля.  Съели  уйму  рыбы,  мяса  и  домашней
птицы, выпили океаны спиртных напитков, выкурили тысячи трубок  и  множество
скучных шуток вознаградили чрезвычайно громким жирным смехом.
   Следует  упомянуть  также,  что  этой  широко  известной  победе  Питер
Стайвесант обязан еще одним из своих многочисленных прозваний,  ибо  честные
бюргеры были так безмерно восхищены его подвигами,  что  единодушно  почтили
его именем Pieter de Groodt, то есть Питер Великий,  или,  как  перевели  на
свое наречие жители Нового Амстердама, Piet de Pig {6} - и это  прозвище  он
сохранил до самой своей смерти.

КОНЕЦ КНИГИ ШЕСТОЙ


КНИГА СЕДЬМАЯ

СОДЕРЖАЩАЯ ОПИСАНИЕ ТРЕТЬЕГО ПЕРИОДА ПРАВЛЕНИЯ
   ПИТЕРА ТВЕРДОГОЛОВОГО, ЕГО СТОЛКНОВЕНИЙ С БРИТАНЦАМИ
   И УПАДКА И РАЗРУШЕНИЯ ГОЛЛАНДСКОЙ ДИНАСТИИ.

ГЛАВА I

   О том, как Питер Стайвесант избавил, державный народ от забот о стране,
а также о различных подробностях его повеления в мирное время.

   История  правления  Питера  Стайвесанта  представляет  собой  печальную
картину бесконечных забот  и  треволнений,  неотделимых  от  государственной
деятельности, и может служить серьезным предупреждением всем, кто  стремится
к власти. Он был увенчан славой победы, разбогател от  военной  добычи  и  с
триумфом вернулся  в  свою  великолепную  столицу,  и  все  же  его  радость
омрачилась, когда он узнал о тех злоупотреблениях, которые были совершены за
время его непродолжительного отсутствия.
   В  правление  Вильяма  Упрямого  новонидерландцы,  на  свое  несчастье,
нарушили собственный покой, хлебнув из отравленного  кубка  власти;  и  хотя
после восшествия на  престол  Питера  Стайвесанта  они  тем  бессознательным
чутьем, которым в равной мере обладают толпа и домашний  скот,  поняли,  что
бразды правления  перешли  в  более  крепкие  руки,  все  же  они  не  могли
удержаться от того, чтобы не беспокоиться, не  горячиться  и  не  закусывать
удила, храня при этом упрямое молчание. И вот, едва великий Питер повернулся
к своему народу спиной, как разносчики новостей и трактирные политики  всего
города немедленно  сорвались  с  цепи  и  стали  чудить  и  резвиться  самым
сумасбродным образом.
   Словно   по   какому-то   странному,   неисповедимому   предопределению
большинству  государств  (в  особенности  вашим  просвещенным   республикам)
выпадает на долю всегда иметь своим правителем самого неподходящего человека
из всех жителей страны, так что вряд ли найдется в ней хоть  один  горожанин