кобылы и ласково целовал их всех. Ему очень радостно было  видеть  маленьких
барабанщиков, толпившихся вокруг него в ожидании его благословения;  каждого
из них он гладил по голове, каждому желал быть  хорошим  мальчиком  и  давал
пенни на покупку паточных леденцов.
   В  стайвесантской  рукописи  содержится  мало  сведений  о   дальнейших
приключениях губернатора во время этого похода; в ней сообщается только, что
он был  принят  с  исключительной  любезностью  и  почетом  великим  советом
Амфиктионов, который чуть не  заговорил  его  до  смерти  приветственными  и
поздравительными речами. О его переговорах с великим  советом  я  ничего  не
скажу, так как есть  более  важные  дела,  требующие  внимания  моего,  моих
читателей и Питера Стайвесанта. Достаточно упомянуть,  что  переговоры  были
такие же, как и всякие другие: много было сказано и очень мало сделано; одна
беседа вела за собой  другую,  одно  совещание  рождало  недоразумения,  для
разъяснения которых требовалась дюжина совещаний, а к их концу  обе  стороны
оказывались как раз там, где они были с самого начала, не считая лишь  того,
что они запутывались во множестве проблем этикета и начинали в глубине  души
питать друг к другу недоверие, делавшее их дальнейшие  переговоры  в  десять
раз более трудными, нежели прежде {переговоров   см.   "Хазардовское   собрание    исторических    документов".
Примечательно, что Смит хранит полное молчание о памятном путешествии Питера
Стайвесанта, описанном выше мистером Никербокером. - Издатель.}.
   Среди всей этой неразберихи, которая затуманивала ум и  распаляла  гнев
храброго  Питера,  из  всех  людей  на   свете,   вероятно,   меньше   всего
приспособленного к дипломатическим  уверткам,  он  впервые  получил  частным
образом сведения о тайном заговоре, созревшем у английского правительства. К
ним добавилось поразившее его, как громом, сообщение, что вражеская  эскадра
уже  отошла  от  берегов  Англии,  имея  задание  покорить  провинцию  Новые
Нидерланды, и что великий совет Амфиктионов обязался  послать  ей  в  помощь
большую армию, чтобы захватить Новый Амстердам с суши.
   Несчастный Питер! Недаром я с  печальными  предчувствиями  приступил  к
описанию этого злополучного путешествия! Недаром я задрожал, увидев тебя без
каких-либо других советников, кроме собственной головы, без других доспехов,
кроме честного языка, незапятнанной совести  и  ржавой  сабли!  Без  другого
покровителя,  кроме  святого  Николая,  и  без   другого   спутника,   кроме
страдающего одышкой трубача. Недаром я задрожал, увидев, как ты  пустился  в
путь, чтобы вступить в спор со всеми коварными правителями Новой Англии.
   О, как разъярился и разбушевался отважный старый  воин,  когда  увидел,
что попал в ловушку, как лев в тенета охотника. То он  намеревался  обнажить
свою верную саблю и мужественно пробиться сквозь все восточные  колонии.  То
он решал броситься  на  совет  Амфиктионов  и  умертвить  всех  его  членов.
Наконец, когда его страшный гнев утих, он прибег к более безопасным, хотя  и
менее славным, средствам.
   Скрыв от членов совета, что ему известны их козни,  он  тайно  отправил
верного гонца с посланием своим советникам в Новый Амстердам, извещая  их  о
нависшей угрозе,  приказывая  немедленно  привести  город  в  оборонительную
готовность  и  сообщая,  что  сам  он  тем  временем  постарается   обмануть
бдительность врагов и прийти к ним на помощь. Сделав  это,  он  почувствовал
огромное облегчение, медленно встал, встряхнулся, как носорог,  и  вышел  из
своего логова, подобно тому, как великан Отчаяние вышел из замка Сомнение, о
чем рассказывается в рыцарском повествовании о "Пути паломника" 6.
   Меня очень печалит, что я вынужден покинуть доблестного Питера в  столь
страшной опасности; нам надлежит, однако, поспешить назад и  взглянуть,  что
делается в Новом Амстердаме, ибо я очень боюсь, как бы город не оказался уже
в смятении. Такова всегда была участь  Питера  Стайвесанта:  отдаваясь  всей
душой одному делу, он слишком склонен был забывать об  остальных.  Пока  он,
как государь былых времен, отсутствовал, лично занимаясь  такими  вопросами,
какие в наши дни доверяют генералам и послам, в его маленькой родной  стране
обязательно начинались волнения. Все это объяснялось необычайной силой  ума,
которая побуждала его никому не  доверять,  кроме  самого  себя,  и  которая
доставила ему славное прозвище Питера Твердоголового.

   
ГЛАВА IV

   О том, как  известия  о  грозящем  нападении  повергли  жителей  Нового
Амстердама  в  великий  ужас  и  как  они  очень  сильно  укрепили  город  -
постановлениями.

   Для философа нет поистине более  интересного  зрелища,  чем  созерцание
общины, в которой каждый человек имеет голос в государственных  делах,  мнит
себя Атлантом, поддерживающим  страну,  и  считает  своим  долгом  прилагать
всяческие усилия ради блага отчизны. Итак, говорю я, для философа нет ничего
интереснее, чем наблюдать за такой общиной,  охваченной  военной  суматохой.
Сколько громкой болтовни, сколько  патриотических  криков,  сколько  беготни
туда и сюда - все спешат, все по горло заняты, все путаются под ногами и все
мешают своим трудолюбивым  соседям,  страшно  занятым  тем,  что  ничего  не
делают! Это все равно, что быть  очевидцем  большого  пожара,  когда  каждый
геройски трудится: одни тащат пустые пожарные рукава, другие торопливо бегут
с полными ведрами и проливают воду в башмаки своих соседей, третьи всю  ночь
звонят в  церковные  колокола,  чтобы  потушить  пожар.  Пожарники,  подобно
отважным рыцарям, штурмующим пролом в крепостной стене, лазают вверх и  вниз
по приставным лестницам и руководят наступлением, крича  в  жестяные  трубы.
Здесь  суетливый  малый,   обуреваемый   усердием,   спасает   собственность
несчастного погорельца: схватив некий предмет  комнатной  утвари,  он  важно
несет его с таким гордым видом, словно ему удалось спасти горшок с  золотыми
монетами; другой выбрасывает из окна  зеркала  и  фарфоровую  посуду,  чтобы
уберечь их от огня, а тот, кто ничего другого делать  не  может,  но  желает
помочь в великой беде,  бегает  взад  и  вперед  по  улице,  разинув  рот  и
беспрерывно крича: "Пожар! пожар! пожар!"
   "Когда до Коринфа дошло известие, - говорит серьезный, глубокомысленный
Лукиан   {1}   (хотя   должен   сознаться,   его   рассказ   не   отличается
оригинальностью), - что Филипп собирается на них  напасть,  жители  впали  в
большую тревогу. Одни побежали чистить свое  оружие,  другие  катили  камни,
чтобы надстроить стены - короче говоря, все были заняты и  все  мешали  друг
другу. Один только Диоген не находил для  себя  дела;  решив  не  оставаться
праздным, когда  на  карту  было  поставлено  благополучие  его  страны,  он
подоткнул полы туники и изо всех сил  принялся  катать  свою  бочку  взад  и
вперед по гимнасию". Подобным  же  образом  все  преисполненные  патриотизма
жители Нового Амстердама, получив  послание  Питера  Стайвесанта,  ревностно