еще мало, что я отважно последовал за тобой, как  ангел-хранитель,  в  самую
гущу страшной битвы у Форт-Кристина? Что я беспрестанно прилагал все усилия,
чтобы ты оставался цел и невредим, то отражая единственно своим  пером  град
подлых ударов, наносимых тебе сзади, то успевая простой табакеркой  защитить
тебя от смертельного выпада, то делая твой неустрашимый череп  твердым,  как
алмаз, когда даже прочный  кастор  не  мог  устоять  против  сабли  могучего
Рисинга, то не только вырвав тебя из лап громадного шведа, но и сделав  тебя
победителем над  ним  с  помощью  такого  отчаянного  средства,  как  жалкая
каменная  фляга?  Неужели  всего  этого  недостаточно,  и  ты  должен  опять
ввергнуть себя, своего трубача и  своего  историка  в  новые  затруднения  и
опасности, затеяв столь безрассудное предприятие!
   Но все это пустая болтовня. Могу ли я надеяться повлиять на тебя, когда
даже твои советники, которые прежде никогда в жизни не пытались  в  чем-либо
убедить тебя, говорили без всякого толку. Мне остается лишь  спокойно  взять
мое перо, как берет Антони свою трубу, и,  храня  верность,  последовать  за
ним; и клянусь, что так же,  как  и  он,  я  искренне  люблю  легкомысленную
смелость этого свирепого старого рыцаря и чувствую себя готовым  последовать
за ним хоть на край света, если даже (упаси господь!) он поведет меня сквозь
еще один том приключений. И вот румянолицая Аврора, как  пригожая  служанка,
раздвигает черную завесу ночи, и  веселый  златокудрый  Феб  соскакивает  со
своей кровати, испуганный тем,  что  его  застали  в  такой  поздний  час  в
объятиях госпожи Фетиды. Ругаясь,  как  конюх,  он  запрягает  бронзовоногих
коней, бьет и хлещет их кнутом и во весь дух, только брызги  летят,  несется
вверх по небосводу, как замешкавшийся почтальон,  опаздывая  на  полчаса.  А
теперь взгляните на этого сына  славы  и  доблести.  Твердоголового  Питера,
усевшегося верхом на поджарую, длиннохвостую строевую  лошадь,  торжественно
облаченного в полную парадную форму, с  висящей  на  боку  верной  саблей  с
бронзовым эфесом,  которая  совершила  такие  страшные  подвиги  на  берегах
Делавэра.
   Взгляните на едущего сразу за ним  его  удалого  трубача  Ван-Корлеара,
верхом на запыленной пегой кобыле с бельмом на глазу; его  крепкая  каменная
фляга, повергшая на землю могучего Рисинга, висит у неге  под  мышкой,  а  в
правой руке он гордо держит  свою  трубу,  украшенную  пышным  знаменем,  на
котором  изображен  большой  бобр,  эмблема  Манхатеза.  Смотрите,  как  они
величественно выезжают из ворот города,  словно  закованный  в  броню  герой
былых времен со своим верным оруженосцем, следующим за ним по пятам, а народ
провожает их взглядами  и  выкрикивает  бесчисленные  прощальные  пожелания,
сопровождая их громкими "ура". Прощай, Твердоголовый  Пит!  Прощай,  честный
Антони! Счастливого вам пути, благополучного возвращения!  Тебе,  храбрейший
герой, когда-либо обнажавший шпагу, и тебе, достойнейший трубач,  когда-либо
живший на свете!
   К прискорбию, предания умалчивают о событиях, приключившихся  с  нашими
смельчаками  во  время  их  смелого  путешествия.  Исключение   представляет
стайвесантская рукопись, где  приводится  содержание  небольшой  героической
поэмы, которую написал по этому случаю школьный учитель -  Эгидиус  Лойк  {Этот Лойк был, кроме того, директором начальной школы в Новых Нидерландам  в
1663  году.  В  рукописном  поэтическом  сборнике   Д.   Селина   есть   два
стихотворения, посвященные Эгидиусу Лойку по  случаю  его  бракосочетания  с
Юдит   Ван-Исендорн,   -   Старинная   рукопись.},   бывший,    по-видимому,
поэтом-лауреатом {4} Нового Амстердама. Эта неоценимая рукопись уверяет нас,
что  любо-дорого  было  видеть,  как  великий  Питер  и  его  верный   слуга
приветствовали утреннее солнце и наслаждались  ясным  ликом  природы,  когда
они, гарцуя, проезжали  среди  идиллических  картин  Блумен-Дала  {называемый Блуминг-Дейл, примерно в  четырех  милях  от  Нью-Йорка.};  в  те
времена это была  чудесная  сельская  долина,  украшенная  множеством  ярких
полевых цветов, орошаемая множеством прозрачных ручейков и оживляемая тут  и
там уютными голландскими домиками, укрывшимися среди отлогих холмов и  почти
скрытыми от взоров окружающими их деревьями
   Вот они вступают в пределы Коннектикута, где их встретили  бесчисленные
опасности и тяжкие лишения. В одном месте на них напал с десяток помещиков и
полковников  гражданской  гвардии,  которые  верхом   на   резвых   скакунах
преследовали их  на  протяжении  нескольких  миль,  без  конца  надоедая  им
назойливыми расспросами, обращенными главным образом  к  достойному  Питеру,
чья нога с серебряной резьбой вызывала немалое удивление.  В  другом  месте,
вблизи прославленного города Стамфорда, на них набросилась  огромная  шумная
толпа дьяконов, настоятельно требовавших, чтобы они уплатили пять  шиллингов
за то, что путешествуют в воскресенье, и угрожавших отвести их пленниками  в
соседнюю церковь, колокольня  которой  виднелась  над  верхушками  деревьев.
Однако доблестный Питер без труда разбил их наголову, и  они  оседлали  свои
палки  и  ускакали  в  ужасном  смятении,  при  поспешном  бегстве  побросав
треугольные шляпы. Не так легко удалось ему ускользнуть от коварного  жителя
Пайкуэга; с бесстрашным упорством тот без конца приставал к  нему  "  честно
выторговал у него прекрасного длиннохвостого коня, оставив взамен  дрянного,
разбитого на ноги, наррагансетского иноходца, страдавшего шпатом {5}.
   Но несмотря на все эти неприятности,  они  весело  продолжали  путь  по
берегу спокойно текущего Коннектикута, чьи  ласковые  волны,  как  поется  в
песне, катятся по многим плодородным долинам и солнечным  равнинам,  отражая
то  величественные  шпили  шумных  городов,  то  сельские  красоты  Скромной
деревушки и отзываясь эхом то на деловой гул торговли, то на  веселую  песнь
поселянина.
   В  каждом  городке  Питер  Стайвесант,  прославившийся  своей   военной
педантичностью, приказывал храброму Антони протрубить  учтивое  приветствие;
впрочем, в рукописи говорится, что жители впадали в великий страх, прослышав
о его приближении.  Ибо  молва  о  его  беспримерных  подвигах  на  Делавэре
распространилась по всем восточным колониям, и жители боялись, как бы он  не
явился, чтобы отомстить за их многочисленные прегрешения.
   Но добрый Питер проехал через эти города, улыбаясь и помахивая рукой  с
невыразимым величием и снисходительностью, ибо он действительно  верил,  что
старая одежда, которой эти изобретательные люди затыкали  разбитые  окна,  и
гирлянды сушеных яблок и персиков, украшавшие фасады их домов,  представляли
праздничное убранство в честь его прибытия, подобно  тому,  как  во  времена
рыцарства было  в  обычае  приветствовать  прославленных  героев,  вывешивая
богатые  ковры  и  пышные  украшения.  Женщины  толпились  у  дверей,  чтобы
поглядеть на Питера, когда  он  проезжал  мимо,  -  так  восхищает  воинская
доблесть прекрасный пол. Маленькие  дети  тоже  толпами  бежали  за  ним,  с
изумлением рассматривая  его  парадный  мундир,  зеленовато-желтые  штаны  и
серебряные инкрустации на деревянной ноге. Следует  также  упомянуть  о  той
радости,  какую  проявили  многие   статные   девицы   при   виде   веселого
Ван-Корлеара, столь восхищавшего их своей трубой, когда он  передавал  вызов
великого Питера Амфиктионам. Добросердечный Антони  слезал  со  своей  пегой