великим политиком, потому что он обеспечил себе место  в  совете,  оклеветав
всех своих противников. Итак, этот человек решил,  что  наступил  подходящий
момент для нанесения удара, способного  обеспечить  ему  популярность  среди
избирателей, которые  жили  на  границе  Новых  Нидерландов  и  были  самыми
злосчастными браконьерами на свете,  если  не  считать  дворян-помещиков  на
шотландской границе. Как второй Петр Пустынник {6}, он  взял  слово  и  стал
проповедовать крестовый поход против Питера Стайвесанта  и  его  обреченного
города.
   Он произнес речь, по тамошнему старинному обычаю длившуюся три дня;  он
изобразил в ней голландцев как народ нечестивых еретиков, не  верящих  ни  в
колдовство, ни в сверхъестественную силу лошадиной подковы; покинувших  свою
родину в погоне за наживой, а не, подобно им, ради того, чтобы  пользоваться
_свободой совести_, бывших, короче говоря, просто каннибалами  и  людоедами,
поскольку они никогда не ели по субботам трески, жрали свинину  без  сладкой
подливы и относились с крайним презрением к тыкве.
   Речь  произвела  желаемое  действие,  ибо  члены  совета,   разбуженные
приставом, протерли  глаза  и  заявили,  что  соображения  справедливости  и
политики      требуют      немедленного      объявления      войны      этим
безбожникам-антитыквистам. Необходимо было, однако, сначала подготовить весь
народ;  с  этой  целью  несколько  воскресений  подряд  с  церковных  кафедр
настойчиво повторяли доводы маленького оратора и настойчиво обращали на  них
внимание всех добрых христиан, исповедующих  -  и  претворяющих  в  жизнь  -
заветы кротости, милосердия и прощения обид. Это первый известный нам случай
"церковного барабанного боя" {7}, поднятого у нас в стране для политического
рекрутского набора; и он подействовал так замечательно, что с тех пор к нему
не раз прибегали на протяжении всего существования  нашего  союза.  Коварный
политикан часто скрывается под одеждой священнослужителя, в которой  снаружи
- чистейшая религия, а изнутри - чистейшая политическая ненависть.  Духовное
и светское беспорядочно перемешиваются, как  яды  и  противоядия  на  полках
аптекаря, и простым  прихожанам  вместо  священной  проповеди  запихивают  в
глотку политический памфлет с приклеенным к нему в виде ярлыка благочестивым
текстом из евангелия.

   
ГЛАВА V

   О том, как новоамстердамцы стали завзятыми вояками, и об ужасной гибели
могущественной армии; а также о мерах,  принятых  Питером  Стайвесантом  для
укрепления города, и о том, что он был первоначальным создателем Батареи.

   Несмотря на  то,  что  великий  совет,  как  я  уже  говорил,  соблюдал
необыкновенную осмотрительность в  своих  действиях  по  отношению  к  Новым
Нидерландам и держал их почти в таком же секрете, в каком мудрое  английское
правительство держит свои злополучные _тайные экспедиции_, - все  же  Питер,
никогда не терявший бдительности, получал не менее полные и точные  сведения
о каждом шаге совета, нежели те, какими  располагает  французский  двор  обо
всех более или  менее  значительных  начинаниях,  о  которых  я  только  что
упомянул. Соответственно он принялся за дело, чтобы разрушить  козни  своего
злейшего врага,
   Я знаю,  что  многие  осудят  доблестного  старого  губернатора  за  ту
поспешность,  какую  он  проявил,  решившись  на   расходы   по   возведению
укреплений, прежде чем убедился в  их  необходимости,  благоразумно  выждав,
пока враг появится у ворот города. Они должны, однако,  помнить,  что  Питер
Стайвесант  не  был  посвящен  в  тайны   современной   политики   в   слепо
придерживался некоторых устарелых правил, выработанных прежней школой; между
прочим, он  твердо  верил,  что  для  того,  чтобы  заставить  уважать  свое
государство по ту сторону границ, надо сделать  его  сильным  внутри  и  что
народ может рассчитывать на мир и безопасность, уповая скорее на собственную
мощь, чем на справедливость и добрую волю своих соседей. Поэтому он со  всем
усердием приступил к укреплению обороны провинции и ее столицы.
   Среди  сохранившихся  со  времен  Вильяма   Упрямого   немногочисленных
остатков хитроумных изобретений были неприступные  бастионы  государственной
безопасности - законы о народном ополчении, по которым  жители,  вооруженные
как бог на душу положит, были обязаны два раза в год являться на  сбор,  где
их отдавали под начало храбрых  портных  и  торговцев  модными  товарами.  В
обычной жизни эти командиры были самыми смирными и безобидными людьми, но на
парадах и на заседаниях военного суда, когда на  голове  у  них  красовалась
треуголка,  а  сбоку  висела  сабля,  становились  сущими   дьяволами.   Под
руководством этих временных воителей доблестная гражданская гвардия проявила
блестящие успехи т ознакомлении с тайнами огнестрельного оружия.  Ополченцев
учили делать направо  кругом,  поворачиваться  налево,  щелкать,  не  мигая,
курком  незаряженного  ружья,  огибать  угол  без  особой  суматохи  и,   не
расстраивая рядов, беспрекословно маршировать в любую погоду с одного  конца
города до  другого,  пока  они  не  расхрабрились  настолько,  что  стреляли
холостыми патронами, не отворачивая головы, могли услышать выстрел  полевого
орудия самого крупного калибра, не затыкая ушей и не впадая в панику, и даже
были способны выдержать все тяготы и опасности парада я жаркий летний  день,
не понеся слишком больших потерь из-за дезертирства!
   Правда, эти подлинно миролюбивые люди обладали столь мало  воинственным
духом, что в  промежутках  между  военными  упражнениями  Обычно  умудрялись
позабыть всю преподанную им солдатскую науку,  и  когда  снова  являлись  на
парад, то едва могли отличить приклад  ружья  от  дула  и  неизменно  путали
правое плечо с  левым  -  каковой  ошибки  они,  впрочем,  вскоре  научились
избегать, предусмотрительно натирая мелом левый рукав. Но несмотря на всю их
непонятливость и неуклюжесть, проницательный Кифт заявлял, что  все  это  не
имеет значения, поскольку, как он справедливо говорил, одна кампания  научит
их лучше, чем сотня парадов;  ибо  даже  в  том  случае,  если  двум  третям
ополченцев будет уготована роль пушечного мяса, те  из  оставшейся  в  живых
трети, кто не убежит, станут опытнейшими ветеранами.
   Великий Стайвесант не испытывал особого почтения к хитроумным опытам  и
новшествам  своего  изобретательного  предшественника;  как  и  ко   многому
другому, он и к гражданской гвардии относился с величайшим презрением, и  от
него часто слышали, как он в шутку - иногда он любил пошутить -  называл  ее
сломанной тростинкой губернатора  Кифта.  Но  теперь  безвыходное  положение
требовало спешных мер,  и  ему  пришлось  довольствоваться  теми  средствами
защиты, какие были под рукой; поэтому он назначил генеральный смотр и  парад
гражданской гвардии. Увы и ах! Марс и Беллона {1} и все прочие  силы  войны,
великие и малые, какое зрелище предстало вашему взору! Тут шли  солдаты  без
офицеров, там  офицеры  без  солдат;  длинные  охотничьи  ружья  и  короткие