Левые руки поднялись и вытянулись.  Стрелки растянули тетивы до уха и
правым глазом метили по стреле на цель -  на шею,  на бедро,  на щеку,  на
колено нурманнам,  где стрела смогла бы проскочить между доспехами. Целили
не просто,  считались с ветром, с движением лодьи и с дугой полета стрелы.
А хорошо укрыты доспехами нурманнские тела...
     Отеня  крякнул,  и  пальцы разом  сорвались с  тетив Крученые жильные
тетивы звякнули и ударили по кожаным рукавичкам,  которые стрелки носят на
левой руке, чтобы не покалечить пальцы.
     Первые стрелы ушли одним роем,  потом лучники рвали тетивы так часто,
как каждый успевал.  Стрелы били черную лодью, вонзались в борта, ломались
о медные и железные доспехи,  ястребами врывались в весельные дыры. Должна
же  иная  найти свою  дорожку,  нурманнское мясо не  жестче звериного,  не
каменнее!
     С  обоих  берегов  летели  тяжелые  стрелы.   Нурманны  не  ответили,
закрылись щитами и вспенили воду веслами. Кажется, и мига не прошло, а они
уже вырвались выше острова и ушли от засадных лучников.
     А с материкового берега кричат:
     - Отеня! Э-гей! На расшиву-у! Отенюшка! Вниз глянь... Мила-ай!
     У Карислава голос,  как у лешего.  Отеня опомнился от боя.  Он видел,
как снизу к  острову поспевала вторая акулья лодья и  метилась приставать.
Первая же,  проскочив остров, развернулась к островному приверху. Нурманны
хотели взять  засаду клещами,  выйдя на  остров с  двух  концов.  Отеня не
потерялся: "Нет, нурманн, мы еще поживем!"
     - Все к расшиве, эй, засадные!
     Тот  проток узкий,  за  ним  большой остров,  потом  старица,  второй
остров. Ищи до зимы, не найдешь.
     Стрелки вмиг  оказались у  воды.  Расшиву не  нужно толкать,  ждет на
воде. Из затончика ничего не видно. А Карислав все торопит:
     - Поспешай, э-ге-ге-гей, поспе-шай!
     И горло же у человека...
     Оглянулся засадный старшой посчитаться,  все ли здесь?  Будто бы мало
народу... Эх, да что же это! Половины биарминов нет как нет!
     Чу?  С нижнего конца острова биармины вопят, визжат по-своему, как на
волчьей охоте:
     - Убей! Убей!
     Сердце  Отени  сжалось смертной тоской.  Не  брать  бы  с  собой  тех
биарминов! Клялись клейменые и с ними другие, близкие по крови рода Расту,
что они при первой же встрече с нурманнами свою смерть примут,  но возьмут
нурманнскую жизнь...
     Не бросать же товарищей. И нельзя долго думать.
     - Эй, - хрипло сказал Отеня. - Побежим, выручим сразу, тогда уплывем,
- и у него заперло горло, присох язык.
     Засадники побежали меж сосен и елей к ухвостью,  к нижнему по течению
голому концу острова.  Выскочили на чистое место,  а  нурманны уже здесь и
толпой добивают биарминов.  Отенины глаза просветлели, все-то он видит, до
черточки. Горло чистое, голос вернулся. Нет тоски и совсем ничего не жаль.
     - Ну,  берись! - выдохнул удалой охотник, взмахнул топором на длинном
топорище  и   наискось,   между  латным  плечом  доспеха  и  низким  краем
завешенного кольчужной сеткой рогатого шлема,  врубился в  первую жилистую
нурманнскую шею.



Глава шестая

1

     Усть-Двинецкая пристань длинная и  широкая.  Сваи  забиты на  десяток
аршин от  берега,  чтобы и  в  приливную и  в  отливную волну было  удобно
причаливать тяжело  груженным расшивам.  От  тесаного бревенчатого настила
пристани устроен помост для съезда телег на дорогу, ведущую к городку.
     Выставленные Одинцом защитники не скрывались.  Их дело - застрельное,
они заводатаи боя. Они ввяжутся, втянут нурманнов, а старшина всей силой и
ударит из Усть-Двинца.  Здесь управлял Карислав, который вернулся из своей
засады против острова.
     После  истребления  островной  засады  обе  рыбьеголовые лодьи  пошли
вверх,  к  пристани.  Выше  острова река  расширялась,  нурманны держались
подальше от материкового берега, и их нельзя было достать стрелой.
     Нурманны опять гребли не спеша,  разглядывали Усть-Двинец, пристань и
ее защитников.
     Помедлив против пристани,  обе  лодьи  ушли  вверх  версты на  две  с
лишним.  Там одна лодья осталась на реке, а другая побежала вниз, к устью,
где ждали две большие лодьи.
     Время же шло и шло.  Летний день долог. От устья тронулись две лодьи,
низкая повела большую,  с птичьей головой на носу. Самая же большая лодья,
со звериной головой, осталась на якоре одна.
     Низкая  лодья  быстро  проскочила  мимо  пристани,   а  орлиноголовая
приближалась. Над ее высокими бортами не было видно голов гребцов, и весла
ходили будто сами  собой.  Готовясь к  бою  стрелами,  защитники встали за
вытащенными на берег расшивами поморян и лодками биарминов.
     Рулевая доска на лодье шевелилась без невидимого кормчего.  По левому
борту корму прикрывал деревянный щит  из  досок,  такой же  просмоленный и
черный,  как вся лодья.  Биармины,  вызывая нурманнов,  закричали изо всей
мочи. В кормовом щите что-то мелькало - нурманны глядели в щель.
     Карислав послал  стрелу  в  черную  доску,  другие  лучники  спустили
тетивы,  иные стрелы скользнули в весельные дыры,  но лодья шла и шла, как
железная.
     На ее носу сам собой поднялся такой же щит, как на корме.
     Лодья подошла уже на половину полета стрелы.  Громадная,  величиной с
барана,  орлиная голова  косо  наставила загнутый клюв  на  речной  берег.
Знатная работа,  вырезано каждое перышко.  Дерево вызолочено.  Когда лодья
подплыла ближе,  стало  заметно,  что  пооблезшая позолота выпестрила орла
змеей.
     Над щитом,  прикрывавшим нос,  взметнулся якорь и бухнул в Двину. Что
это? Нурманны не пойдут на берег?! Не пойдут. Лодью потащило, якорь взял и
тихое  течение  уложило  по  борту  брошенные гребцами весла.  И  хоть  бы
показался один нурманн!  Спать они,  что  ли,  пришли?  И  вверху на  воде
застыли обе низкие лодьи.
     Дружина  Карислава перестала попусту метать  стрелы,  бить  в  черную
лодью было все равно, как в пень или в глину. По двинским протокам рыскали