железо летело молнией в темное,  выдубленное ветром и солью лицо нурманна.
Высекая искры, оно пало на нурманнский меч, меч опустился, но отклонился и
топор. Удар рухнул не на шлемное темя, куда метил Карислав...
     Верхний угол  лезвия вошел  между двумя бледными,  как  морская вода,
глазами,   просек  лицо   силача  Галля,   надвое  разделил  подбородок  и
остановился, увязнув в высокой латной груди.
     Вмиг размякшее железное тело само собой пошло назад.  И  на лету,  не
дав нурманну лечь, Карислав выдернул топор.
     Двое  безоружных  поморян  жадно  набросились  на  тело  Галля.  Один
подхватил меч с  зазубриной от топора Карислава,  другой захватил железную
дубину и  завладел щитом.  Разыскивая,  как  сорвать доспехи,  они вертели
тяжелое тело.  Хитрые,  незнакомые застежки не давались, руки скользили по
латам.
     Упершись ногой в  плечо Галля,  Карислав схватил шлем за  оба  рога и
дернул,  разорвав  подбородные ремни  и  зацепившуюся за  латы  кольчужную
навеску-бармицу,  служившую для защиты шеи. Карислав поднял шлем на кулаке
над  кустами,  показывая отставшим нурманнам,  что  их  товарищ  находится
здесь.  Он так и  держал шлем до первого вскрика и бросил железный рогатый
горшок ожидавшему его поморянину.
     И по одному, и по двое, и по трое накидывались поморяне и биармины на
нурманнов,  искали  ударить  и  спереди и  сзади,  старались подсечь ногу,
достать лицо под шлемом,  находили шею над латами.  Скольких валили и  как
сами валились -  никто не  видел и  не считал.  Воины ломали один другого,
дикая схватка металась между пней, в чащах ольховника и тальника.
     Карислав взял еще  одного нурманна в  одиночном бою.  Третьему просек
шлем и  череп,  но железо завязло в железе.  У Карислава едва хватило мощи
вырвать топор вместе со шлемом.
     Оглушенный  нурманнскими  криками,   Карислав  отступил,  отмахиваясь
топором, на котором торчал заклинившийся шлем, и сам закричал:
     - Отходи! Отходи-и!
     С этим криком вожак дружины бежал от реки вверх по оврагу,  в лес,  и
беспрестанно кричал, чтобы уцелевшие знали, куда им уходить.
     К Кариславу собралось одиннадцать дружинников из двадцати пяти, все в
крови - в чужой или в своей, никто не разбирал сгоряча.
     Забираясь в  лес  подальше,  они  приходили в  себя.  Под кольчугами,
подобно пылким ожогам,  вспыхнули нурманнские удары из  тех,  которые,  не
прорвав колец,  вдавили их  в  кожу подкольчужных рубах и  вместе с  ней в
живое тело.
     У  Карислава отнялась левая рука,  будто бы в ней все кости размололи
принятые щитом удары.  И на той же левой руке вместо двух пальцев остались
раздавленные лохмотья.  Как  это  было,  как  под  щит  попало нурманнское
оружие,  Карислав не  помнил и  не понимал.  Повалившись на мох,  Карислав
смотрел без мысли в ясное,  среди темной хвои, бледное небо. Вдруг над ним
появилось лицо, и он не сразу узнал отца Бэвы Тшудда.
     Где же  он  был,  старик?  Уцелел...  Карислав сел,  обнял биармина и
заплакал. Заголосил и Тшудд. Они, как обиженные дети, смешали свои слезы и
не слышали других жалоб.
     У  Тшудда  был  рассечен лоб  и  отрублено ухо.  Кровь  в  ранах  уже
запеклась,  и Карислав понял,  что после боя прошло немало времени.  Тшудд
добрался до раненой руки друга:
     - Худо тебе будет, лишнее не отнять - и ты весь пропадешь.
     Тшудд знахарил,  знал  болезни и  раны.  Карислав не  дрогнул,  когда
биармин срезал обрывки живого мяса,  рассекал жилы и вылущивал из суставов
обломки косточек пальцев.
     Знахарь закрыл раны зеленой мазью из жеваных трав и  обвязал листьями
с ивовой корой.
     Они думали о своих,  об Усть-Двинце,  как там бились и бьются ли еще.
Но не имели сил сдвинуться с места.



Глава седьмая

1

     Судя о нурманнах, Одинец и другие поморяне были уверены, что пришлецы
будут высаживаться против Усть-Двинца на  реке,  что нурманны первым делом
нацелятся брать городок, перед ним и будет бой.
     Не успела еще лодья с орлиной головой на носу бросить перед пристанью
якорь, а уже прибежали со взморья сказать старшине:
     - Самая большая лодья ходит по морю.
     Вскоре, пока застрельная дружина Карислава без дела ждала у пристани,
к Одинцу пришла новая весть:
     - Нурманны на большой лодье подошли ближе к берегу,  спустили лодки и
меряют воду.
     От взморья до Усть-Двинца путь близкий.  Понял Одинец,  поняли Сувор,
Вечерко,  Гинок и  другие:  глупо они рассудили,  будто на Усть-Двинец нет
другой дороги,  как от пристани,  с Двины.  Нет,  дорог много,  и нурманны
хитры.  Нельзя  принимать бой  перед  городком на  двинском берегу:  здесь
нурманны зажмут  между  своими  отрядами поморское войско.  Самая  большая
лодья нурманнов нацелилась на  взморье,  там их наибольшая сила,  и  там и
быть бою.
     Одинец  послал  предупредить Карислава,  но  посыльный не  пробился к
пристани, лег под стрелой нурманна.
     Тревожные бубны торопили к  взморью.  С  Одинцом тронулись все силы -
больше ста поморян и около шестисот биарминов,  -  что час,  то все больше
подходило народа с  восходного берега.  Вблизи Усть-Двинца встретились еще
новые,  они  плыли  к  Двине  морем,  издали заметили черную чужую лодью и
выбросились на берег.
     Ближе  к  морю  лес  редел.  Войско всем  многолюдством спешило между
зарослями сосен и елей с длинными просветами. Еще в лесу Одинец узнал, что
нурманны успели высадиться на берег числом свыше двух сотен.
     Лес кончался шагах в тысяче от соленой воды. Нурманны уже подходили к
опушке на  полет стрелы,  но,  завидя,  как им  навстречу сыпалось войско,
опешили и попятились.
     - Хотели пробраться незаметно,  ударить исподтишка, напасть врасплох,
не вышло у них, - так думали и так восклицали защитники Усть-Двинца.
     Отступая  и   отступая,   нурманны  попятились  до   самого   прибоя.
Остановленные  водой,   враги  сжались,  сбившись  тесной  кучей.  Впереди
поставили четверых,  затем шестерых,  за  ними не то восемь,  не то девять