Карислав понял,  что не  может рассчитывать на помощь от Одинца,  раз
нурманны  высадились  и   на   берегу   моря.   Неудачливым  застрельщикам
несостоявшегося боя  следовало отходить.  Но  как отходить под метким боем
нурманнов?  У поморян еще были кое-какие доспехи: у кого шлем с кольчугой,
у  кого хороший щит,  но  биармины в  одних кожаных кафтанах да  в  рыбьих
панцирях были все одно что голы.
     Две нурманнские лодки подходили к берегу полета на четыре стрелы ниже
пристани.  Карислав закричал,  чтобы  все  перебегали поближе к  нему  под
укрытие обмелевших расшив. Зоркие нурманнские стрелки ловили перебегающих,
некоторых побили.  Карислав велел всем изготовиться, разом вскочить и бить
стрелами.
     Биармины и поморяне завопили, чтобы смутить нурманнов, и послали свои
стрелы навстречу нурманнским.  Упал ли  кто на черной лодье,  не глядели и
своих не считали.  А  внизу Двины другие нурманны уже выскакивали на берег
из своих двух лодок...
     Поморяне составили щиты  из  наспех  оторванных от  расшив  досок  и,
прикрывая бездоспешных,  пятились от  пристани.  Долог же  показался путь,
теряли и  теряли своих,  пока не вырвались из-под стрел и пращных ядер,  а
всего-то было три сотни шагов!
     Выжившие дружинники отбежали к  опустелым дворам пригородка.  Никаких
следов всего людства, которое было со старшиной, в Усть-Двинце не нашлось.
Дружинники Карислава глядели,  как  осторожные нурманны  тесным  строем  и
беглым шагом шли к пристани, вдоль берега. А орлиноголовая лодья снялась с
якорей и гребла к причалу, не теряя времени.
     В  дружине Карислава выжило всего тридцать два человека из  с  лишним
ста двадцати здоровых и  сильных людей,  которые,  кажется,  еще и мига не
прошло,  как дышали,  жили.  И  Карислав понимал,  что нурманны не  станут
гоняться за жалким остатком его дружины.
     Люди смотрели, как один из нурманнов нагнулся над телом, что-то с ним
сделал,  и  услышали страшный человеческий крик,  от которого у них внутри
все  повернулось.  Нурманн,  воин громадного роста,  не  короче Одинца или
Карислава,  в  блестящем  рогатом  шлеме,  разогнулся и  высоко  подбросил
кровавый ком.
     Биармины не знали,  а  новгородцам приходилось слышать,  что нурманны
хвастаются своим  уменьем одним  поворотом меча  вырезать из  живой  спины
ребра. Это они, дикие хуже зверя, называют "красным орлом".
     Уже  из  трех мест звучали гнусливые рога:  от  моря,  от  пристани и
сверху с реки.  Как видно, и там высадились нурманны с двух низких лодей с
головами акул на носах.


3

     Сам того не зная,  Карислав прожил сто лет за один короткий день.  Он
видел знакомые лица товарищей и находил  в  них  какое-то  чужое  обличье.
Нечаянный воин наблюдал за другими и за собой, как издали.  Он не растерял
своего оружия.  Лук в налучье и колчан со стрелами висели за спиной, щит -
на левой руке, а длинный нож - за сапогом.  И топор был  с  ним,  его  для
Карислава отковал сам  Одинец  по  Кариславовой  силе:  лезвие  в  полторы
четверти с низко опущенной бородкой, в  блестящей  медной  насечке.  Новое
топорище в семь четвертей Карислав вырезал из держаной березы, заслышав  о
нурманнах.  Он по-хозяйски попробовал, встряхнув, - не ослабла ли насадка?
Держится хорошо. А как у других с оружием?
     Четверо поморян остались с  одними  щитами,  и  пятеро биарминов были
совсем с  голыми руками.  Карислав отнял щиты  и  отдал другим,  а  девяти
безоружным сказал без упрека, но и без жалости:
     - Найдете себе оружие, придете. Уходите. Что зря стоите?
     Между захваченной  нурманнами  пристанью и Усть-Двинцом лежал ровный,
обширный пустырь на версту по берегу  и  больше  чем  на  половину  версты
вглубь.  Через  него  наискось  шла  дорога  к  городку.  Выше пристани от
сведенного на постройки леса остался заросший  кустами  поруб  с  пнями  и
отдельными  соснами,  с  пробитыми людьми и скотом тропками.  За порубом -
овраг,  и за оврагом на берег Двины наступал лес, который было несподручно
брать из-за кручи. Где-то там высадились нурманны с низких лодей. Карислав
провел остаток своей дружины задами Усть-Двинца на  поруб.  В  кустарниках
Карислав заметил двух безоружных поморян. На ходу он строго прикрикнул:
     - Отстань! Сказано ж вам!
     Те возразили:
     - Мы с ножами.
     Карислав хотел еще строже зашуметь на ненужных людей, но передумал:
     - Поспешайте оба  вперед.  Как  заметите нурманнов,  бегите  назад  и
предупреждайте криком.
     Двадцать три  дружинника засели  в  кустах  над  оврагом.  Вскоре они
услышали выкрики:
     - Ой, ой! Идут, идут!
     От  леса скат оврага опускался полого,  к  этой стороне -  круто.  Из
лесной  опушки  выкатились,  оглядываясь,  безоружные  поморяне.  Карислав
свистнул, давая знать.
     Сразу  за  поморянами из-за  деревьев высыпали нурманны.  Каждый  нес
полные доспехи,  латы  или  кольчугу,  поножи,  поручни,  шлем и  щит.  На
перевязях висели топоры,  мечи и дубины с шипастыми головами, в руках были
тяжелые копья,  за спинами луки и колчаны.  Они тащили на себе большую, но
привычную тяжесть и бежали легко.
     На  открытом  месте  несколько нурманнов взялось  за  луки.  Заслышав
первую тетиву,  безоружные поморяне побежали,  прыгая в  стороны,  как над
болотом,  круто  мечась  вправо и  влево,  уходит стремительная долгоносая
птица -  горный барашек.  И все же одного куснула стрела,  и он,  охромев,
побежал медленнее. А первый уже скрылся в кустах, рядом со своими.
     Нурманны перестали стрелять -  раненого догонял один  из  их  бойцов,
громадный,  в  черненых доспехах,  с  медвежьими ухватками.  Он  бежал так
сильно, точно на нем была надета одна рубаха.
     Раненый,  найдя  знакомую,  тропку,  не  давался.  Нурманн хотел  его
перехватить,  но в кустах попал в яму. Пока он выбирался на тропу, раненый
поморянин добежал до Карислава, сел и вырвал стрелу из икры ноги.
     Слышалось,  как в  тяжелом беге нурманн грузно топтал тропу.  Звякали
доспехи,  меч и дубина стучали о поножи. Нурманн одолел подъем и гнал, как
собака, по горячему следу, пока не налетел на Карислава.
     Нурманн не мог перебросить щит из-за спины,  крикнуть не успел или не
захотел, но меч выхватил из ножен.
     В  руке,  которая с раннего детства училась владеть топором,  каленое