республики,  записанных впоследствии по изустному преданию. На одной стене
полководцы приводят к  базилевсу покоренных владык и  побежденные племена;
на  другом -  исполин базилевс,  как египетский фараон,  держит за  волосы
крохотных  пленников.  Но  самым  значительным для  Трибониана была  икона
святого Георгия: победитель дракона имел черты лица Юстиниана.
     "Да,  империя развивалась последовательно,  -  думал Трибониан. - Еще
Юлий Цезарь, побывав в Египте, понял, что нужно императору: он сделал себя
Понтифексом Максимусом,  Великим Жрецом, и объявил народу о божественности
своего происхождения.  По матери Цезарь считал себя потомком Нумы, по отцу
- Венеры.  Цезарь правильно начал. Забыв об охране, он пал, дав преемникам
урок  о  необходимости бдительности.  Но  кинжалы  убийц  не  доказали  их
правоту..."
     "Как  же  было  далее,  -  спрашивал себя  Трибониан.  -  Последующие
императоры  объявили   себя   богами.   Но   преемник   сбрасывал   статую
предшествующего бога.  Почему?  Не было настоящей опоры на небе. Последний
из  них,   Диоклетиан,   объявив  себя  сыном  Юпитера,  попробовал  путем
усыновления создать круг богов. Он научился этому тоже у Египта, размышляя
о старых фараонах. Но и Диоклетиан потерпел неудачу. Хотя он особенно ясно
понимал,   что  народы  нуждаются  в   твердой  власти,   тверда  же  лишь
обожествленная власть..."
     Возложенный  на  Трибониана  труд  по  сбору,   проверке,   отбору  и
приведению в стройный вид римских законов сделал из него историка.  Лучше,
чем  кто-либо,  Трибониан  умом  легиста-законоведа понимал  тонкие  ходы,
которыми  прокладывал  свой  путь  к  власти  первый  император-христианин
Константин. В своей борьбе с другими претендентами Константин объявил себя
поклонником Солнца.  Ведь его опора -  галльские легионы -  имела в  своих
рядах большое число поклонников этого культа. Им объяснили, что Константин
происходит  из  рода  древнейших поклонников Солнца,  как  его  знаменитый
предок  Клавдий  Тиберий  Друз.   И   все  же   это  была  старая  дорога.
"Гениальность,  -  думал Трибониан,  -  заключается в  нахождении нового".
Константин,  принеся в  Византию Солнце,  заметил,  что в  умах людей явно
гаснут  языческие  верования.   Нельзя  было  не   замечать  христианства,
овладевшего чувствами большинства подданных. И вот сияние Солнца затмилось
Христом  Пантократором.  Константин нашел  новую  опору  для  императоров.
Просто как будто бы? Нет, Трибониан понимал, как все это трудно, как много
нужно труда и времени, чтобы слово стало действительно делом.
     И  для Трибониана единственным из всех императоров и первым способным
сделать власть базилевса действительно божественной был Юстиниан.


     Юстиниан открыл глаза,  такие ясные,  будто он и  не спал.  Трибониан
бережно обнял ноги базилевса и с дрожью восторга произнес:
     - Я  боялся,  Величайший,  что  бог сейчас возьмет тебя живым в  свое
лоно.  Мне,  смертному,  уже  виделось  раскрывшееся небо.  Ты  проснулся,
Святейший, ты с нами. Прости мое ничтожество!
     Трибониан плакал:
     - Знаю, по превосходству твоей природы ты равен величием божеству, ты
подобен Христу. Поднявшись ввысь над бездной человеческого моря, ты узнал,
что прекрасно в небе;  будучи еще во плоти, ты беседуешь с бесплотными. Ты
достигнул престола, видя, насколько Вселенная нуждается в твоей власти.
     Юстиниан приподнялся,  квестор отступил. Его слезы высохли, но экстаз
продолжался:
     - Когда  ты   покоришь  Вселенную,   лишь  тогда,   освободившись  от
подверженного страданиям тела,  ты вознесешься на лучезарной колеснице и в
бурных вихрях достигнешь родной обители эфирного света,  откуда ты,  будто
заблудившись,  нисшел в  человеческое тело,  чтобы  спасти империю и  весь
мир...
     Базилевс протянул руку.  Как иконы, Трибониан коснулся губами пальцев
Божественного. Юстиниан погладил голову верного слуги.
     - Ты понимаешь меня. Где мой Каппадокиец?
     - Он ждет, Божественный.
     Все  знали,  что базилевс,  прервав дело,  возобновляет его там,  где
остановился. Он все помнил, ничего не забывал.
     Начальник дворца  префект  Иоанн,  прозванный Каппадокийцем по  месту
рождения  в  отличие  от  многих  других  Иоаннов,   был  человеком  иного
происхождения  и  другой  внешности,   чем  сухощавый,   изящный  патрикий
Трибониан.
     Иоанн Каппадокиец писал бойко, не задумываясь над грамматикой, - было
бы  понятно.  Считать он умел с  чрезвычайной быстротой,  а  точностью мог
поспорить с любым хранителем государственных складов,  с любым апографом -
управляющим сбором налогов, и даже с сирийским купцом. Вся остальная наука
в  его  глазах была глупым сором.  Грубый телом,  большеротый,  с  крупной
бородавкой  на   кончике  толстого  носа   -   ненавистники  прозвали  его
Ринокерасом - Носорогом, - Иоанн Каппадокиец любил говорить:
     - Нет добра,  нет зла.  Есть польза Божественного или вред.  Базилевс
есть проявление бога на земле. Чего еще тебе нужно?
     Трибониан откинул засов  из  кованой меди,  изображавший человеческую
руку,  и  пальцами  пробежал по  краю  стены,  разыскивая тайные  выступы.
Секретные запоры,  невидимые для непосвященных,  были устроены в некоторых
залах и кубикулах,  палатийских дворцов.  В Египте еще сохранялось кое-где
редкостное умение  прятать в  стенах  замки,  управляемые легким  нажатием
руки,  но  чрезвычайно прочные.  Щедро вознагражденных египетских мастеров
погубила буря около устьев Нила.
     Впустив Каппадокийца,  квестор отошел в  сторону и вынул таблички для
заметок.  Даже  когда  удастся  создать  систему  законов,  стройную,  как
небесная  иерархия,   законодатель  не   может  остановиться:   применение
нуждается в  новых  и  новых определениях,  разъяснениях.  Наиболее сложен
вопрос  о  собственности.  Частная собственность,  естественно,  служит  и
должна служить основой всех  взаимоотношений между  людьми.  Собственность
нуждается в  непрерывной защите,  и  вместе  с  тем  собственники входят в
постоянное противоречие с Властью. В своем роде, считал Трибониан, история
Первого  Рима  есть  история борьбы  императоров с  собственниками.  Здесь
крылась интереснейшая проблема.
     Слова  Каппадокийца  прервали  размышления  квестора.  Иоанн  говорил
низким голосом, подходившим к его тяжелой фигуре:
     - Августейший!   Великодушно  щадить   виновных  -   таково  свойство
человеческой природы.  Но  не щадить невинных -  вот истинное богоподобие.
Необычайность наказания есть  средство:  подвластные удерживаются страхом.
Не все ли равно, на кого падают удары? Важно, чтобы все боялись. Город? Да
он полон дряни. Пусть же она выплескивается наружу.