искусно придуманную машину для обезглавливания, которая станет знаменитой во
всем мире. Таково творение Гильотена, созданное не без размышлений и чтения,
творение,  которое  народная   благодарность   или   легкомыслие   окрестили
производным именем женского рода, как будто это  его дочь,  -  гильотина! "С
помощью моей машины, господа, я отрубаю вам голову  (je vous  fais sauter la
tete) в мгновение ока, и вы не чувствуете никакой боли" - эти слова вызывают
у  всех  смех22.  Несчастный  доктор!  На  протяжении 22 лет  он,
негильотинированный, не будет слышать  ни о чем другом, как  о гильотине, не
будет  видеть ничего другого, кроме гильотины, а после смерти будет блуждать
многие столетия безутешной тенью по сю сторону Стикса и Леты     протекала в  Аркадии и падала с высокой скалы в глубокое ущелье; вода Стикса
считалась ядовитой. Это, по-видимому, стало  основанием для легенды о Стиксе
как одной из рек царства мертвых. Лета - река  забвения в подземном царстве,
глоток воды которой заставляет забыть землю и жизнь на ней.

     Глядите,  вот  Байи,  тоже от Парижа,  почтенный,  престарелый  историк
античной  и  современной астрономии.  Бедный Байи, твое ясное  и  спокойное,
прекрасное мироощущение, подобное чисто льющемуся  лунному свету, приведет к
смрадному хаосу смуты,  т. е.  к председательствованию, мэрству, официальным
дипломатическим постам, торжеству пошлости и в конце концов к зияющей бездне
мрака! Нелегко  тебе было спуститься с галактических небес к  красному флагу
(drapeau rouge), поднятому по воле рока над навозной кучей, возле которой ты
будешь в тот злосчастный адский день трястись  от холода (de froid). Мысль -
не дело. И  если ты слаб  - это  еще не так плохо; плохо,  когда ты  слаб  в
достижении  цели.  Будь проклят тот день, когда они водрузили тебя,  мирного
пешехода,  на  дикого грифона  демократии, который, оттолкнувшись  от земли,
поднялся  до  самых  звезд,  и  не было  еще  Астольфо,  который  бы на  нем
удержался! Среди депутатов общин есть купцы, художники, артисты, литераторы,
374 законоведа и по  крайней мере один  священник - аббат Сиейес.  Его также
посылает  Париж в  числе  своих 20  депутатов. Посмотрите на  этого легкого,
худощавого человека, холодного, но гибкого, сочетающего инстинкт с гордостью
логики, он  чужд  страстей,  кроме  одной  -  самомнения, если только  можно
назвать  страстью  то,  что  в  своем  личном,  сосредоточенном  величии  он
поднимается  до трансцендентности  и взирает оттуда  с равнодушием  богов на
людские страсти! Настоящий человек - это он, и мудрость умрет  вместе с ним.
Таков Сиейес, который  станет  конструктором систем,  главным  конструктором
конституций, возводящий  их  (столько, сколько  потребуется) до небес, но, к
несчастью, они все упадут прежде, чем с них снимут леса. "Политика,  -сказал
он   Дюмону,   -   это   наука,   которую,    мне   кажется,   я   превзошел
(achevee)"23. Но какие вещи, о Сиейес, было суждено увидеть твоим
зорким очам! Было бы интересно узнать, как ныне, в наши дни (говорят, он все
еще жив)24, Сиейес смотрит на  все эти конституционные построения
трезвым взглядом глубокой старости?  Можно  ли  надеяться,  что  он сохранил
старый,  непобедимый  трансцендентализм?  Победоносное  дело  угодно  богам,
побежденное - Сиейесу     побежденный любезен Катону".

     Так  шествовала  процессия  депутатов общин  среди  сотрясающих  воздух
приветственных кликов и благословений.
     За  ними  следует  дворянство,  затем духовенство;  относительно  обоих
сословий можно  было бы  спросить:  зачем, собственно, они сюда  пришли? Для
того  - хоть они  сами  об этом и не помышляют, -  чтобы ответить на вопрос,
заданный громовым голосом: что вы делаете на прекрасной Божьей земле, в саду
труда, где  тот,  кто работает, просит милостыню  или ворует?  Горе, горе им
всем, если у них  только один ответ: мы  собираем  десятину и охраняем дичь!
Обратите-ка внимание, как ловко  герцог  Орлеанский ухитряется  идти впереди
своего  сословия  и  замешаться в  ряды  депутатов  общин. Его  приветствуют
криками, на долю же других достается  мало приветствий, хотя  все покачивают
плюмажами "на шляпах старинного  покроя" и имеют сбоку шпаги, хотя среди них
идет  д'Антрег,  молодой  лангедокский  дворянин,  и, кроме того,  несколько
пэров, более или менее заслуживающих  внимания. Здесь Лианкур  и  Ларошфуко,
либеральные  герцоги-англоманы. Здесь  Лалли  с  сыновней преданностью,  оба
либерала   Ламета.   Но,    главное,   здесь   Лафайет,   которого   назовут
Кромвелем-Грандиссоном и  которого оценит весь мир. От многих формул Лафайет
уже  освободился, однако не от всех. Он придерживался и будет придерживаться
формулы Вашингтонана якоре, выдержав  все перемены яростной непогоды  и волн.  Его  счастье не
зависит от того, приносит оно славу или нет!  Единственный из французов,  он
создал для  себя картину мира и обладает верным умом, чтобы сообразоваться с
нею; он  может стать героем и идеалом, пусть и  героем  одной идеи. Обратите
внимание  далее  и  на  нашего  старого  друга,  члена  парламента  Криспена
д'Эпремениля,  своего рода Катилину. Он вернулся с островов  Средиземноморья
ярым роялистом, раскаивающимся до глубины души; ему как будто неловко; блеск
его,  и  так  довольно  тусклый,  теперь  едва мерцает.  Скоро  Национальное
собрание,  чтобы не  терять времени,  все  чаще и  чаще  станет "считать его
находящимся   в  состоянии  умопомешательства".  Отметьте,   наконец,  этого
округлого младшего Мирабо, негодующего, что его старший брат находится среди
депутатов  общин; это виконт Мирабо,  чаще именуемый Бочкой Мирабо из-за его
толщины и количества выпиваемых им крепких напитков.
     
     Так проходит перед нами французское дворянство.  Оно  сохраняет прежнюю
рыцарственную пышность, но, увы, как изменилось его положение! Оно  отнесено
далеко от  той широты, на  которой родилось, и быстро  тает, как арктические
айсберги,  занесенные  в  экваториальные  воды!  Некогда  эти  рыцарственные
герцоги  (и  титул duces  -  dukes  сохранился  до  сих  пор)  действительно
повелевали  миром, пусть  это  и  была  только  военная добыча, которая была
наилучшим в мире  доходом;  более того, они, эти герцоги, были действительно
самыми  способными  вождями  и потому  получали львиную долю добычи, которую
никто  не  смел  оспаривать.  Но теперь,  когда изобретено столько  станков,
улучшенных плугов,  паровых машин и векселей, когда даже для обучения солдат
военному  делу нанимают сержантов за 18 су  в день, что значат эти рыцарские
фигуры  в  раззолоченных  камзолах,  проходящие  здесь "в  черных  бархатных
плащах", в  шляпах  старинного покроя с  развевающимся  плюмажем?  Тростник,
колеблемый ветром?
     Теперь  подошло   духовенство   с   наказами,   требующими   уничтожить
совместительство  в   пользовании   приходами,   назначать   местопребывание
епископа,  лучше  выплачивать десятину25.  Мы видим,  что  высшие