на происходящее. Наши парижские комитеты  в 60 округах еще более заняты, чем
когда  бы то ни  было;  теперь  уже  ясно, что  парижские  выборы в  срок не
начнутся.
     
     В понедельник 27 апреля астроном Байи замечает, что господина Ревельона
нет  на  месте.  Господин Ревельон,  "крупный  бумажный  фабрикант  с  улицы
Сент-Антуан",  обычно такой  пунктуальный, не пришел на  заседание  комитета
выборщиков,  и он никогда  уже не придет  сюда.  Неужели  на этих гигантских
"складах  атласной бумаги" что-нибудь случилось?  Увы, да! Увы, сегодня  там
поднимается  не Монгольфье, а  чернь, всякая сволочь  и  рабочие предместий!
Правда ли, что Ревельон, который сам никогда не  был рабочим, сказал как-то,
что  "рабочий может прекрасно  прожить на  15 су в день", т.е. семь пенсов с
полтиной, - скудная сумма! Или только считается,  что он так  сказал? Долгое
трение и нагревание, как кажется, воспламенили общественный дух.
     Кто  знает,  в  какую  форму  может  отлиться  это  новое  политическое
евангелие внизу, в этих мрачных норах, в темных головах и алчущих сердцах, и
какое  "сообщество бедняков",  быть  может,  готово  образоваться! Довольно,
разъяренные группки  превращаются в  разъяренные толпы, к ним присоединяются
еще  и  еще  массы   людей,  они  осаждают  бумажную  фабрику  и  доказывают
недостаточность  семи с половиной  пенсов в день громкой, безграмотной речью
(обращенной  к  страстям,  а  не  к  разуму).  Городской  страже не  удается
разогнать их. Разгораются страсти. Ревельон,  потеряв  голову,  обращается с
мольбой   то  к  черни,  то   к   власти.  Безанваль,  состоящий  теперь  на
действительной службе в качестве коменданта  Парижа,  посылает  к вечеру  по
настоятельным  просьбам  Ревельона  около  30  французских  гвардейцев.  Они
очищают улицу, к счастью, без  стрельбы  и устанавливают  здесь на ночь свой
пост, надеясь, что все кончено14.
     Если  бы  так! Наутро  дело  становится  намного  хуже. Сент-Антуанское
предместье,  еще  более  мрачное,  снова  поднялось,  усиленное   неведомыми
оборванцами,  имеющими  подвижнический  вид  и  большие дубины.  Весь  город
стекается  туда  по улицам,  чтобы  посмотреть; "две  тележки с камнями  для
мостовой, случайно проезжающие мимо", захвачены толпой как явный дар  небес.
Приходится  послать   второй  отряд   французских  гвардейцев.  Безанваль  и
полковник озабоченно совещаются еще раз и высылают еще один отряд, который с
великим  трудом,  штыками  и угрозой открыть огонь  прокладывает себе путь к
месту. Что за  зрелище!  Улица загромождена  разным  хламом, наполнена гамом
толпы и сутолокой. Бумажная фабрика уничтожена топорами и огнем, безумен рев
мятежа; ответом на ружейные залпы служат вопли и сыплющиеся из окон и с крыш
куски черепицы, проклятия, есть и убитые!
     Французским  гвардейцам  это  не нравится,  но они вынуждены продолжать
начатое.  Так длится  весь  день,  волнение  то нарастает,  то стихает;  уже
заходит солнце, а Сент-Антуанское предместье не сдается. Весь город мечется;
увы,  залпы  мушкетов слышны  в обеденных  залах  Шоссе-д'Антен и меняют тон
светских  сплетен.  Капитан Даммартен отставляет  бокал с  вином  и  идет  с
одним-двумя друзьями посмотреть на сражение. Грязные люди ворчат  ему вслед:
"Долой   аристократов!"  -  и  наносят   оскорбление  кресту  св.  Людовика!
Даммартена теснят и толкают, но в карманы к  нему не залезают,  как,  кстати
говоря,  и  у  Ревельона  не было  украдено ни  одной  вещи15.  С
наступлением ночи мятеж не прекращается,  и Безанваль принимает решение:  он
приказывает выступить швейцарской гвардии с двумя  артиллерийскими орудиями.
Швейцарская гвардия должна  прийти  на место  и  потребовать именем  короля,
чтобы чернь разошлась.  В  случае неповиновения они должны на глазах  у всех
зарядить пушки картечью и снова призвать толпу разойтись; если и снова будет
выказано неповиновение, стрелять и продолжать  стрелять, "пока они не сметут
всех до последнего человека" и не очистят улицы. Надеются, что такая твердая
мера  возымеет  действие.  При  виде   зажженных  фитилей   и  швейцарцев  в
иностранных красных мундирах Сент-Антуанское предместье  быстро рассеивается
в темноте. Остается загроможденная  улица с "четырьмя-пятью сотнями убитых".
Злосчастный  Ревельон  нашел  убежище  в  Бастилии,  где,  укрывшись  за  ее
каменными стенами,  пишет жалобы, протесты, объяснения весь следующий месяц.
Отважный  Безанваль  принимает  выражения благодарности  от  всех  почтенных
граждан  Парижа, но Версаль не  придает этому событию особого значения - что
же,     к     неблагодарности    должен     привыкнуть    любой    достойный
человек16.
     Но  как  возник  этот  электрический  разряд  и  взрыв?  Из-за  герцога
Орлеанского!  -  кричит  партия   двора:   он  нанял  на  свое  золото  этих
разбойников, разумеется тайно, без барабанного боя;  он набрал  их изо  всех
трущоб, чтобы разжечь  пожар; он  находит удовольствие в зле. Из-за двора! -
кричат  просвещенные патриоты:  разбойники завербованы проклятым  золотом  и
хитростью аристократов и натравлены ими, чтобы  погубить невинного господина
Ревельона, запугать слабых и отвратить всех от свободы.
     Уклончивый,  неискренний  Безанваль   считает,  что  во  всем  виноваты
"англичане, наши исконные враги".  А  может быть, во  всем  виновата  богиня
Диана, принявшая  облик  голода?  Или близнецы  Диоскурыместь,  без  которых  не обходятся  общественные битвы? Обездоленные  нищие,
обреченные бедностью,  грязью, принудительной  работой на  вымирание, но и в
них  Всемогущий вдохнул нетленную душу!  Им  только  теперь стало ясно,  что
сражающиеся за свободу философы пока еще  не пекут хлеба,  что  заседающие в
комитетах патриоты не снизойдут  до их нужд. Разбойники  они или нет, но для
них  это  дело  серьезное.  Они  хоронят  своих  мертвецов  как  "защитников
Отечества" (defenseurs de la Patrie), мучеников за правое дело.
     доблестью и неразлучной дружбой.

     Ну что ж, перед нами лишь начало мятежа, так сказать, фаза ученичества,
что называется первые его пробы, впрочем отнюдь не бездоказательные. Впереди
у него фаза зрелого мастерства, когда  будут созданы шедевры, изумившие мир.
Так будь же бдительна, следи за своими пушками, Бастилия, ведь твои каменные
стены поистине оплот деспотизма!
     В таких вот условиях, на первичных и вторичных  собраниях, в подготовке
наказов,  в  выдвижении предложений  на  различных  сборищах,  в нарастающих
раскатах  красноречия,  наконец,  в громе  мушкетных  залпов,  взволнованная
Франция проводит свои выборы. Хоть  и в беспорядке,  но просеяв  и провеяв с
таким  шумом урожай,  она уже  (за  исключением  некоторых  округов  Парижа)
отделила зерна от  плевел, выбрала  1214 депутатов нации и готовится открыть
свои Генеральные штаты.

        "Глава четвертая. ШЕСТВИЕ"