патрициев.  Он пал, предательски  сраженный  ударом  клинка  в спину,  и это
вызвало  такое негодование, такую  жажду  мести бессмертных богов,  что  это
негодование породило Мария, который известен не только тем, что он уничтожил
кимвров,    но   более    тем,    что   он    сверг    тираническую   власть
патрициев"11.  Сея  негодование  с  помощью прессы и  надеясь  на
будущие  плоды  этого негодования, Мирабо гордо  шествует в  рядах  третьего
сословия.
     "Открыл ли он впрямь суконную лавку в Марселе",  чтобы влиться в третье
сословие,  сделался ли  на время продавцом готового  платья, или это  только
легенда  -  все  равно  для  нас это останется  достопамятным  фактом эпохи.
Никогда более странный суконщик  не держал в руках аршина и не отмерял ткани
для   покупателей.   Приемный  сын  (fils   adoptif)  третьего   сословия  с
негодованием отверг эти сказки, но им многие в то время верили. Да и в самом
деле,  почему бы Мирабо не встать  за прилавок, если уж сам Ахилл  работал в
лавке мясником?
     Более достоверны  его триумфальные  шествия по этому  мятежному округу:
толпа ликует, горят  факелы,  "окна  сдаются по  два  луидора", добровольная
стража составляет 100 человек. Он - депутат, избранный одновременно в Эксе и
Марселе,  но  сам  он предпочитает Экс.  Он  возвысил свой  звучный голос  и
отворил  глубины  своей  всеобъемлющей души;  он может укротить (такова сила
произнесенного слова) высокомерный ропот богачей и  голодный ропот бедняков;
многолюдные  толпы  сопровождают  его,  как морские волны  - Луну;  он  стал
властелином мира и повелителем людей.
     Отметим другой случай и  другую особенность, представляющие совсем иной
интерес!  Они  касаются  Парижского  парламента,   который,  как  и   другие
парламенты  (только  с меньшей дерзостью, так как он лучше представляет себе
обстановку), пытается остановить махину Генеральных штатов. Почтенный доктор
Гильотено нуждах" - разве не имел он на это права при его способностях и желании? Он
собирает подписи под ним, за что рассерженный  парламент потребовал  от него
отчета. Он  приходит,  но  вслед  за ним  приходит  и  весь  Париж,  который
наводняет внешние дворы и  спешит подписать "наказы" даже здесь, пока доктор
дает  объяснения   внутри!  Парламент   торопится   отпустить   его,  осыпав
комплиментами,  и толпа  на плечах  относит его домой  12.  Этого
достопочтенного Гильотена мы встретим еще  раз,  возможно один только раз; а
вот  парламента мы не  встретим больше  ни  разу - и  пусть он провалится  в
тартарары!
     факультета,  выборщик,  депутат   третьего  сословия  от  города  Парижа   и
Парижского округа.

     Однако,  как  бы  мы   ни   радовались,   все  это  отнюдь  не  веселит
национального  кредитора и  вообще любого кредитора. Среди всеобщей зловещей
неуверенности что  может быть надежнее,  чем деньги в кошельке, и что  может
быть мудрее, чем держать их  там? Производство  и торговля всех видов  дошли
практически до мертвой точки, и руки ремесленника праздно скрещены на груди.
Это  страшно, к тому же  суровое время года сделало свое дело, и к  нехватке
работы  прибавилась нехватка  хлеба!  В  начале  весны  появляются  слухи  о
спекуляции,  затем издаются  королевские эдикты против спекуляции,  подаются
жалобы булочников на мукомолов, и, наконец, в апреле на улицы  выходят шайки
оборванных  нищих  и слышатся злобные крики  голода! Это  трижды  знаменитые
разбойники (brigands), они действительно были, но в небольшом числе; однако,
длительное время воплощаясь и преломляясь в головах людей,  они превратились
в  целый разбойничий  мир,  который,  как чудесный механизм,  порождал  эпос
революции. Разбойники здесь,  разбойники  там, разбойники приближаются!  Как
напоминают   нам  эти   крики   звук   натянутой   тетивы  серебряного  лука
Феба-Аполлона,  стрелы  которого  сеяли   повсюду  смерть,  ибо   эти  крики
предвещают приход бесконечной, полной ужасов ночи!
     Но  обратите   ваше  внимание   по  меньшей  мере   на  первые   ростки
удивительного могущества подозрений, появившиеся в  этой стране и в эти дни.
Если голодающие  бедняки  перед смертью  собираются  в группы  и толпы,  как
бедные дрозды и воробьи в ненастную погоду, хотя бы для того, чтобы печально
пощебетать вместе и чтобы нищета  взглянула в глаза нищете; если  голодающие
обнаружат (чего не могут сделать голодающие дрозды),  собравшись, что они не
должны  умирать, когда  в стране  есть хлеб,  а их так  много, и  хотя у них
пустые желудки, но зато умелые руки,  - неужели  для  всего этого  требуется
какой-то  чудесный  механизм?  Для  большинства  народов  -  нет, а  вот для
французского народа во время революции... Этих разбойников всегда  пускали в
ход в  нужный момент (как и  при Тюрго, 14 лет  назад),  их вербовали, хотя,
конечно,  без барабанного  боя, аристократы, демократы,  герцог  Орлеанский,
д'Артуа и враги общественного блага.  Некоторые историки приводят в качестве
доказательства  даже следующий  аргумент: эти  разбойники  говорили, что  им
нечего  есть,  но  находили  возможность   пить,   и  их   не   раз   видели
пьяными13.   Беспрецедентный  факт!  Но   в   целом   нельзя   ли
предсказать, что народ, обладающий такой  глубиной доверчивости  и недоверия
(нужное  сочетание  того  и  другого и  создает подозрительность  и в  целом
безрассудство),  увидит  в  своих  рядах  на  поле  брани  достаточно  теней
бессмертных и ему не потребуется эпический механизм?
     Как бы то ни было, разбойники наконец добрались до Парижа, и в  немалом
числе; у  них  исхудавшие лица,  спутанные,  длинные  волосы  (вид  истинных
энтузиастов), они облачены в грязные лохмотья и вооружены большими дубинами,
которыми сердито  стучат по  мостовой!  Они вмешиваются в суматоху выборов и
охотно подписали бы "наказы" Гильотена или любые другие наказы  или петиции,
если бы умели писать. Их подвижнический вид, стук их дубин не обещают ничего
хорошего  кому  бы  то  ни  было,  и  меньше  всего богатым  мануфактурщикам
Сент-Антуанского предместья, с чьими рабочими они объединяются.

        "Глава третья. ГРОЗА НАДВИГАЕТСЯ"


     Депутаты нации наконец со всех концов Франции прибыли в Париж со своими
наказами,  которые они  называют  полномочиями  (pouvoirs),  в кармане;  они
задают вопросы,  обмениваются советами,  ищут  жилье в Версале.  Именно  там
откроются  Генеральные  штаты  если не первого,  то  четвертого  мая большим
шествием и торжествами. Зал малых забав (Salle des Menus)декорирован для них; определены даже их костюмы: договорились и о том, какие
шляпы, с загнутыми или отогнутыми  полями, должны носить депутаты общин. Все
больше новых  приезжих: это праздные люди,  разношерстная публика, отпускные
офицеры  вроде  достойного  капитана  Даммартена,   с  которым  мы  надеемся
познакомиться поближе, - все они собрались из разных  мест, чтобы посмотреть