конкретизировалась, но его принципиальная оценка не менялась.
     Антифилософские  инвективы Кальвина направлены на  то, чтобы  доказать,
что ответственность за все виды "порчи веры" несет именно гуманизм. Если Бог
и  есть в мировоззрении  гуманистов,  это отнюдь  не  свидетельствует  об их
религиозности. По  Кальвину  гуманизм  является  не больше  и  не меньше как
отрицанием Бога. Мысль о том, что самодеятельность в догматике и отступление
от  основных  христианских догматов и определенного круга источников ведут к
утрате   веры,  впервые   была  высказана  Кальвином  в  1534г.,   когда  он
отказывается от принципов Эразма, которые разделял ранее.
     В  "Наставлении   в  христианской  вере"   он  упоминает  "христианскую
философию",  но  этот термин кардинально отличается  от  "философии  Христа"
Эразма, Бюде  и  Кастеллионе.  У  гуманистов  он  означал  вершину  развития
античной философской мысли, для Кальвина - это всего лишь  синоним теологии,
"божественного учения". Отталкиваясь от антично-гуманистического определения
философии как  формы познания Бога и человека, он делает оговорку: "человеку
никогда  не  достичь ясного представления  о себе, если прежде не узреет лик
Божий  и лишь после этого  обратится к  познанию  себя"(Цит.  по: 79,с.180).
Гуманистическое представление о величии человека, уверенность  в возможности
соучастия   человека  в  Божественной  деятельности  Кальвин  считал  крайне
опасными для религии.  И  это  вполне справедливо, ибо подобные  утверждения
фактически становились средством  опровержения догмата о  первородном грехе.
Симптоматично, что Кальвин рассматривает философов как некую единую "нацию",
ставя  в  один философский  ряд Платона,  Аристотеля и  своих современников,
отчасти и католических теологов за их склонность  к  философии и введение  в
богословие  античных  философских  категорий. "Когда  некоторые философы,  -
пишет он, - учат "познай самого себя", они направляют человека к размышлению
о своем достоинстве и  превосходстве...  хотя истина  Божья  требует  совсем
иного, уверенности в  невозможности собственной  добродетели и отречения  от
тщеславия...  Кое-кто, стремясь быть скромнее, признают нечто  божественное,
но они таким образом распределяют человеческое и божественное, будто главная
часть  добродетели,  мудрости  и справедливости  пребывает в  них  самих". В
результате появляются люди,  дошедшие "до такого  безумия, что  похваляется,
будто они, получая от Бога благо жизни, добродетельный способ жизни обретают
сами" (79,с. 180).
     Таким образом,  в  качестве  главного греха  гуманизма Ж. Кальвин видит
именно сочетание человеческой и  Божественной  мудрости,  смешение  в  итоге
Божественного  и  человеческого,  религии  и   философии,   земли  и   неба.
Гуманистическая  рационалистическая  идея  единства  познания  Бога,  мира и
человека  и приводит, по  его мнению, к религиозно-общественному  равнодушию
(gens  d'estude)  и  чрезмерному  увлечению  наукой,  недопустимому на такой
основе  исследованию  Священного  Писания  и   т.д.  Появлялась  возможность
сомнений  в отдельных  богословских  положениях,  критика  догматов  или  их
игнорирование. В целом критическую  позицию гуманистов Ж. Кальвин определяет
как "недостаток  христианского  рвения",  что  является не  просто  пагубным
заблуждением, но и серьезнейшей помехой для реформирования религии и церкви.
Следовательно, дополняет он, веротерпимость, отстаивание гуманных методов  в
отношении к еретикам - не что иное, как своеобразное проявление ереси.
     Гуманисты  и  все те, "кто занимается чтением  писания" "довольствуются
размышлениями о познании Бога  и правильном пути спасения в своих кабинетах"
и  проявляют  равнодушие  или насмешку "над  людьми,  озабоченными  истинной
реформацией".  Четко и  ясно  указывается  причина  равнодушия  гуманистов к
Реформации:  Во-первых, "они наполовину обратили христианство в  философию",
а,  во-вторых, "вбив в  свои головы  платонические идеи о способах  служения
божеству, они  тем самым извиняют  как  несущественные  большинство безумных
папских  суеверий"  (79,  с.  181).  Таким   образом,  указан  и  конкретный
философский исток такой "снисходительности" в вопросах веры - неоплатонизм.
     "Недостаток    христианского   рвения"   прямо   зависит   от   занятий
"человеческими  науками"  (sciences  humaines):  "Философы  и  диалектики...
клеветнически  превратили  в истину науки,  данные Богом  в помощь людям как
орудия  познания истины...  Пусть  же  они  не  думают,  что  Божья  истина,
названная в писании непобедимой,  так слаба, что они смогли бы  потеснить ее
видимостью  собственных доводов  или тонкими  уловками". И как  практический
вывод: "Я предпочел  бы  истребить все  человеческие науки на земле, если бы
они являлись причиной охлаждения христианского рвения и отвращения  от Бога"
(Цит. по:  79,с.181).  Иначе  говоря,  Кальвин  готов  высоко  отзываться  о
мудрости  и  эрудиции   отдельных  гуманистов  (Эразм,  Бюде  и  др.  ),  но
гуманистическая мудрость в  целом для  него подозрительна,  ибо не  доверяет
Божественному   покровительству  и  считает   необходимым  сочетать  его   с
человеческой   мудростью.   Эти   "фантазия"   и  "безумие"   приравниваются
реформатором к "духовной смерти" верующего: "вожделение к  знанию  - это вид
безумия".
     Утвердившийся  в  гуманистической  философии  взгляд на  "божественное"
начало в природе  человека  Кальвин  обличает  как  ересь. Обоснования этого
представления     -    рассуждения    о    добродетели,    о    естественной
предрасположенности  человека  к  добру, гуманистическая трактовка  разума и
воли. Все это составляет угрозу основам религии.  От  этих "орудий безбожия"
надо  решительно  избавляться.  "Тебе,  -   обращается  он  к  верующему,  -
необходимо разоружиться, сломать, изорвать и  сжечь все орудия безбожия, так
чтобы  никакой  подмоги в себе  не  было. Чем  больше  в тебе  бессилия, тем
охотнее примет тебя Бог" (81,с.67).
     Последовательно Кальвин критикует  гуманистическую  оценку  разума  как
божественного дара, который руководит человеческой  волей  и гарантирует его
свободу (Леон Батиста Альберти: "Разум по своей природе всегда влечет душу к
самым  хорошим  и  похвальным делам, умеряет  желания и  удерживает  тебя от
стремления к тому, что  ты предварительно хорошо не исследовал").  ( 13,  с.
172)    Разум  у  Кальвина  не  "благородный", "исключительный",  "широкий",
"огромный", "божественный", а "поврежденный", "суетный", "шатающийся". Он не
может  быть,  как утверждал Б. Кастеллионе,  "исследователем и  переводчиком
истины",   ибо   несовершенен  как   инструмент   познания   в   силу  своей
ограниченности.  Пределы  для разума  и воли есть  и  они являются одним  из
величайших даров Бога, поскольку эффективно помогают людскому роду не впасть
в пучину  безумия.  Противоразумность  веры,  по  Кальвину,  -  основное  ее
достоинство  и, если бы можно было понять справедливость и милость Божью, то
отпала  бы и  нужда в вере.  Поэтому ученый  должен обладать,  прежде всего,
"христианским  смирением":  "Трудно быть  послушным Богу  тому, кто  слишком
высоко ценит себя". Гордыня - мать пороков,  - повторяет вслед за Августином
Кальвин,  -  а  любопытство  - их кормилица.  Право  разума  на  достоверное
суждение  об  истине  Кальвин  отрицает,  поскольку  истина  относилась им к
разряду   "божественных  вещей".   Когда  Кастеллионе  поставил   вопрос   о
неуместности "Песни Песней" в Священном Писании, то был осужден не за это, а