Необходимость посылать гонцов к глашатаям отпала. Ослау поднял правую
руку, показывая, что один голос подан за.
     - Кристий, что ты скажешь? -  обратился  Ранно  к  судье,  что  сидел
справа от него.
     Совсем юный, Кристий густо покраснел, почувствовав, что  все  смотрят
на него. Откашлялся.
     - Да, продолжать.
     Ранно, собственно, не сомневался в ответе Кристия, как, впрочем, и  в
своей легкой победе, а  потому  поднял  подряд  еще  двух  молодых  судей,
которые также поддержали  его.  Затем  очередь  дошла  до  стариков.  Если
решения молодых и поднятую правую руку Ослау  зрители  встречали  зловещей
тишиной,  то  вскинутая  левая  рука  Оратора  вызвала  бурю  восторгу.  И
остальные трое судей безо всякого колебания ответили "Нет". И всякий  раз,
когда поднималась левая рука Оратора, со склонов  доносился  одобрительный
рев.
     Итак, голоса судей разделились: четыре на четыре.
     Ранно по-прежнему верил в успех.
     - Решающим  станет  голос  недавнего  члена  Ферма,  Хаски,  которого
выбрали в самый последний момент, чтобы занять место Ильдербурфов.  Хаска,
как ты проголосуешь?
     Николан посмотрел на овцевода, что сидел на самом последнем кресле, и
сердце его упало. Что он мог ждать от этого человека?  Николан  знал,  что
Ранно самолично ездил к Хаске, чтобы предложить ему место в составе Ферма.
Наверное, они обо всем договорились заранее.
     "Как хорошо, - подумал Николан, - что  Ильдико  не  успела  вернуться
вовремя. Она не увидит исхода этого процесса.
     После короткого колебания Хаска встал, огляделся. Посмотрел на Ранно,
затем на Николана.
     - Я не знал, что мне предложено место Ильдербурфов.  Иначе  отказался
бы занять его. Мой брат, мой единственный брат, погиб в битве  при  Шалоне
и, если Николан отдал приказ, пославший его на смерть, я  хочу,  чтобы  он
понес должное наказание.
     Ранно поощряюще кивнул.
     - Но я также убежден и хочу сейчас  сказать  об  этом,  что  народ  -
высший судья. Разве мы можем выносить решения, зная, что люди нас в нем не
поддерживают? И, должен признаться в своих сомнениях. Разве можно  считать
вину Николана доказанной, не услышав свидетелей, готовых выступить  в  его
защиту? Возможно, я излишне самоуверен, высказывая такое суждение.  Вот  я
стою перед вами, низкородный овцевод, сын овцевода, окруженный  гордыми  и
знатными лошадниками плоскогорья. Вы будете сторониться меня, несмотря  на
эту мантию, словно от меня постоянно пахнет шерстью. Но  вот  что  я  хочу
сказать, друзья мои, если я найду среди вас таковых, чабан  все  свободное
от сна время проводит под открытым небом,  сияет  ли  на  нем  солнце  или
сверкают звезды. Только они и составляют ему компанию. Он многое узнает от
матери-природы, и прежде всего она учит его всегда докапываться до истины.
Я думаю, другие чабаны не станут возражать, если я выскажусь от нас  всех:
мы не стали бы убивать солдата, который прошел  долгий  путь,  чтобы  дать
свидетельские  показания.  Мы  не  стали  бы  наполнять  золотом   карманы
тугодума-конюха, лишь бы он не появлялся на суде. Мы не стали бы  нанимать
предателя и шпиона, чтобы он явился сюда  и  лгал  под  клятвой.  Человек,
который виновен во всем  этом,  возможно,  приложил  руку  к  тому,  чтобы
направить отряд Рорика в ту последнюю  для  большинства  всадников  атаку.
Естественно, мы не может решать виновен Николан  Ильдербурф  или  нет,  не
выяснив, кто пытается скрыть от нас правду.
     Он повернулся к Ранно, лицо которого побагровело от ярости.
     - Мой ответ - нет!
     И тут случилось непредвиденное. Хотя многие попытались выразить  свое
неудовольствие, склоны взорвались хохотом и хлопаньем в ладоши.  И  прошло
немало времени, прежде чем стих шум.


     Ослау обнял Николана за плечи и отвел в комнату, которую тут  занимал
последние дни.
     - Будет лучше, если ты побудешь здесь, пока волнение не  уляжется.  Я
думаю, большинство на твоей стороне, но остались и такие, кто  по-прежнему
винит тебя в смерти их отцов и мужей. Кто-то из них может  вонзить  кинжал
тебе в спину, - он подошел к окну, посмотрел, что творится снаружи.
     - Они спускаются вниз. Как я и ожидал, спорят друг с  другом.  Охране
придется потрудиться.
     - А где Ранно?
     - Там же, где и был. Похоже, он никак не ожидал такого плевка в душу.
Подожди, он куда-то исчез. Во всяком случае, я его не вижу.
     - А Хаска?
     - Наш храбрый овцевод сидит в кресле. Улыбается. Судя по всему, очень
доволен собой. Люди о чем-то спорят у его ног.
     Ослау вернулся к столу, сел рядом с Николаном.
     - Сын мой, ты, несомненно, понимаешь, как тебе повезло.
     Николан согласно кивнул.
     - Надежд на положительный исход слушаний у меня было мало.  Я  обязан
тебе своей жизнью.
     - Остается решить, как  быть  дальше.  Слушания  отложены,  и  теперь
передо мной два  пути.  Я  могу  заявить,  что  убийство  твоего  главного
свидетеля  лишает  суд  возможности  получить   всестороннюю   информацию,
вследствие чего с тебя следует снять все обвинения. Или я могу  немедленно
начать расследование обстоятельств убийства  Сомуту  и  подкупа  Дальбо  и
Микки. Для этого придется общим голосованием выбрать специальный комитет.
     - Я  вернулся  добровольно,  -  ответил  Николан.  С  одной  целью  -
очиститься от тех лживых слухов, что распускает обо  мне  Ранно.  Закрытие
дела  не  докажет  моей  невиновности.  Я  считаю,   слушания   необходимо
продолжить.  Но,  -  Николан  на  мгновение  задумался,  -  ранее  надобно
выполнить  два  условия.  Во-первых,  провести  тщательное  расследование.
Во-вторых, общим голосованием выбрать девять членов Ферма.
     Морщины  озабоченности  на  лице  Ослау  разгладились.  Он  улыбнулся
подсудимому.
     -  Именно  это  я  и  надеялся  от  тебя  услышать.  Это  честный   и
мужественный ответ. Я буду счастлив  повторить  твои  слова  на  заседании
Ферма, которое состоится,  как  только  народ  успокоится.  Но  ты  должен
помнить  о  непредсказуемости  Ранно.   Сам   видишь,   насилие   его   не
останавливает. Так что давай пока подождем.
     В дверь постучали, в  комнату  всунулся  Хаска.  Подмигнул  Николану,