затем его полномочия переходили к  старшему  сыну.  Однако,  я  вижу,  что
некоторые кресла заняты молодыми людьми. Вероятно,  их  отцы  уступили  им
свои места. Но, господин мой Оратор, все законные члены Ферма живы и могут
исполнять возложенные на них обязанности. Могу я узнать причину, вызвавшую
перемены в составе Ферма?
     Ослау ответил осторожно.
     -  Меня  поставили  в  известность,  что  в  каждом   случае   замена
происходила с согласия члена Ферма, который удалялся от дел.
     - Но,  господин  мой,  ты  знаешь  лучше  других,  что  такие  замены
допустимы лишь на общем сходе, где каждый  волен  высказать  свое  мнение.
Ясно, что ничего такого не было и в помине. Означает ли это, что мы уходим
от законов, освященных и проверенных временем, оставленных  нами  далекими
предками? - ответа не последовало, а потому Николан  задал  Оратору  новый
вопрос. - Ты, господин мой, исполняешь свои обязанности уже много лет,  не
так ли?
     - Сорок.
     - За все эти годы случалось ли так, чтобы  член  Ферма  покидал  свое
кресло до того, как смерть призывала его в высший суд?
     Ослау покачал головой.
     - Пока я был Оратором, никто не отказывался выполнять свой долг.
     - А случалось ли такое в прошлом?
     - Мне о таких случаях не известно, Николан Ильдербурф.
     - Много поколений пост главного судьи занимал глава рода Роймарков, -
продолжал Николан.  -  Пост  этот  передавался  от  отца  к  сыну,  и  все
присутствующие здесь, я уверен, согласятся со мной  в  том  они  оказались
достойны такой чести. Теперь, как я вижу, на месте  главного  судьи  сидит
Ранно Финнинальдер. Могу я спросить, чем обусловлена такая замена.
     Глубокая  тишина  воцарилась  на  склонах.  Николану  хватило  одного
торопливо брошенного взгляда, чтобы увидеть, что с каким интересом  следят
за происходящем зрители. Большинство из них устремили свой взор на  Ранно.
Последний не выказывал особого беспокойства.
     - Мацио умер, - ответил Ослау. - Его единственный сын вроде бы  погиб
в битве при Шалоне.
     Николан возвысил голос.
     - И кто принял столь важное решение?
     - Члены Ферма посовещались между собой и достигли решения.
     - Советовались они с народом плоскогорья? Голосовал ли народ?
     - С некоторыми этот вопрос обсуждался.  Но  никакого  голосования  не
проводилось.
     - Мой отец, погибший при трагических обстоятельствах, известных всем,
кто находится здесь,  говорил  мне,  что  первый  Роймарк,  занывший  пост
главного судьи, был избран на общем сходе  на  берегу  реки  Волга.  Голос
народа усадил его в это кресло. То было знаменательное событие. Так почему
теперь три или четыре человека, пошушукавшись между собой, приняли решение
за весь народ плоскогорья?
     Остановлюсь  еще  на  одном.  Со  времени  убийства  моего   отца   и
незаконного захвата наших земель кресло Ильдербурфов пустовало,  поскольку
меня, тогда еще несовершеннолетнего, продали в рабство в Рим.  Сегодня,  к
моему изумлению, я вижу, что оно занято. Я желаю знать, кто  счел  себя  в
праве пойти на такое.
     Тут Ранно  не  выдержал.  Наклонился  вперед,  уперевшись  локтями  в
столик. Одной рукой схватил молоток. Он злости он не говорил, а хрипел.
     - Это уж чересчур. Я желаю, чтобы эти вопросы были решены сейчас же и
навсегда.
     Николан шагнул к нему и два смертельных врага на  какое-то  мгновение
застыли в молчании.
     - Этот человек,  -  Ранно  выпустил  из  руки  молоток  и  указал  на
Николана, - этот предатель собственного народа, обвинен в  столь  страшном
преступлении, что откладывать суд не представляется  никакой  возможности.
Он же пытается затянуть судебное разбирательство, переключая наше внимание
на процедурные вопросы.
     - Я заявляю, - ответил Николан, - что данный суд избран незаконно,  а
потому не имеет права выносить решение ни по  моему  делу,  ни  по  любому
другому.
     - А я заявляю, - Ранно ударил рукой по столу, рукой слишком белокожей
и пухлой для человека, проводящего всю жизнь в седле, - что  никто,  кроме
обвиняемого, не имеет претензий к составу суда.
     Писцы торопливо записывали все сказанное, листки пергамента  относили
глашатаям, которые тут же знакомили с написанным сидящих на склонах.
     - Я предлагаю проголосовать, - воскликнул Ранно. - Устраивает ли вас,
друзья мои, нынешний состав Ферма? Можем ли мы продолжать заседание? Пусть
встанут те, кто нам доверяет.
     Поначалу все остались на своих местах,  как  бы  решая,  а  стоит  ли
следовать желанию Ранно. Потом вскочили несколько человек,  их  число  все
росло,  пример  показался  заразительным.  Наконец,  поднялись   и   самые
нерешительные.
     Ранно удовлетворенно кивнул.
     - Народ плоскогорья доверяет мне. Ты готов продолжать,  господин  мой
Оратор?
     - Мой долг обратить внимание всех на то обстоятельство, что обвинение
выдвинуто новым председателем Ферма. По обычаю  члены  Ферма,  выдвигающие
обвинения, не могут выносить суждения по процессу, в котором они выступают
свидетелем. Могу я  спросить,  намерен  ли  Ранно  Финнинальдер  выйти  из
состава Ферма до вынесения им решения?
     Ранно пренебрежительно хохотнул.
     - Господин Оратор, у меня нет такого желания.
     - У нас нет закона, воспрещающего тебе участвовать в  этом  процессе.
Но этого требует чувство справедливости, столь развитое у нашего народа.
     - Позволю себе сказать, что свойственное мне  чувство  справедливости
требует, чтобы я остался в этом кресле. С тем, чтобы не допустить, что те,
кто погиб на поле у Шалона останутся неотомщенными!
     Такая решительность не могла не вызвать аплодисментов зрителей, и они
последовали, как только глашатаи  донесли  до  сидящих  на  склонах  слова
Ранно.
     - Народ сказал свое слово! -  вскричал  Ранно.  -  Теперь  ты  можешь
открывать слушания.
     Оратору  такой  поворот  событий  пришелся  не  по  душе.   Несколько
мгновений он  молчал,  а  когда  заговорил,  в  голосе  его  чувствовалось
несогласие с происходящим.
     -  Я  уверен,  господин  мой  Ранно,  что  ты  сознательно  нарушаешь