лучшей да побольше. Если у тебя есть сомнения,  в  праве  ли  я  требовать
чего-то от тебя, спроси человека, чьи шаги сейчас слышатся  над  нами.  Он
скажет тебе, что ты должен как следует накормить  нас,  -  он  вернулся  к
Ивару, возвышающему над ним на добрые полголовы. - Это будет  единственная
награда за мою ночную работу. Ты слышал, о чем мы говорили, великий  вождь
и я?
     Ивар кивнул.
     - Я проснулся, когда гроза всех народов вошел в залу.  И  решил,  что
лучше всего не высовываться и не привлекать к  себе  внимания.  Но  я  все
слышал. Ник, друг мой, ты сделаешь  все,  что  он  приказал?  Станешь  его
шпионом на родной земле?
     Молодой человек с плоскогорья, которому Аттила доверял организовывать
движение армий, посмотрел Ивару в глаза.
     - Ты слышал мой ответ. Полагаешь, мне не следовало соглашаться?
     По выражению лица бритонца чувствовалось, что он сильно сомневается в
правильности принятого решения.
     - Даже не знаю. Трудно, знаешь ли, идти против своего народа.
     - Да, трудно, - согласился  Николан.  -  Но  мой  народ  находится  в
сложном положении. Мы живем на плоскогорье и нас очень мало в сравнении  с
теми, кто нас окружает. У нас не было возможности сохранить независимость.
Сначала нас поглотили и развратили римляне, навязавшие нам свои  законы  и
обычаи. Потом пришли гунны. Многие поколения прожили в подчинении у других
народов. Большинство моих соотечественников предпочитают римлян гуннам.  Я
- нет. Они, в отличие от меня, не знают, сколь ленивы, жестоки и  продажны
нынешние римляне. За гуннами, по крайней мере, сила. Если уж  служить,  то
сильному человеку, а не изнеженному завсегдатаю бань.
     - Но, друг мой, вопрос не в том, кому служить, а сколь  далеко  может
зайти твоя служба, - заметил бритонец. - Я почти не  рассказывал  о  себе.
Мой отец был рабом у богатого латифундиста. Он ходил с железным  ярмом  на
шее, и когда я научился ходить, мне подвесили точно такое  же.  Достаточно
большое, чтобы я проносил его всю жизнь. Но они не ожидали, что я  вырасту
такой большой. Когда мне исполнилось пятнадцать, старое ярмо  заменили  на
более увесистое. Когда  стало  ясно,  что  я  очень  силен,  меня  продали
римскому  торговцу,  который  полагал,  что  из  меня  получится   хороший
гладиатор. Но Рим принял христианство, и гладиаторские  бои  запретили  до
того, как я закончил школу  гладиаторов,  -  его  глаза  затуманились.  Ты
можешь подумать, что я ничем не обязан стране, в которой родился. Они лишь
награждала меня побоями да отняла право стоять  во  весь  рост  и  зваться
человеком. И все же, друг мой, меня тянет  туда.  Я  все  время  вспоминаю
сладкий воздух и плодородные поля, дававшие столько еды, что и мне,  рабу,
хватало ее вволю, - он тряхнул головой. - Я не могу причинить моей  стране
вреда. Придет день, когда я туда вернусь.
     - Я люблю свою страну не  меньше  твоего,  -  воскликнул  Николан.  -
Воздух там столь же сладок, а поля плодородны.  Более  всего  на  свете  я
хотел бы вновь побывать на празднике скачек, Трампинг-оф-Бау. Там осталась
девушка, с которой я мечтаю встретиться, хотя,  возможно,  ее  уже  выдали
замуж. Девушка с золотистыми волосами и искоркой в глазах,  -  он  положил
руку на массивное плечо друга. - Вот чем я могу утешить тебя, мой  могучий
Ивар. Я решил, что  вернувшись  в  мою  страну,  первым  делом  загляну  к
христианскому священнику. Он живет  там  с  дней  моего  детства,  главным
образом, в тайных убежищах, поскольку Аттила  не  жалует  миссионеров.  Он
прибыл с того острова, откуда родом твой отец.
     Ивар удивленно изогнул бровь.
     - Каким образом бритонский священник проповедует христианство в твоем
краю? Почему он не остался со своим народом?
     - Я задам ему этот вопрос, - улыбнулся Николан. Он очень мудр и сразу
видит суть проблемы. Я расскажу, что от меня требуют, и спрошу, что же мне
делать. Он наверняка найдет  правильный  ответ,  этот  улыбающийся  старый
священник. А я последую его совету. Тебя это устраивает?
     В залу вошел Черный Сайлес. Он принес блюдо с мясом и чашу с кумысом.
Поставил и то, и другое,  на  стол.  Проголодавшийся  Ивар,  не  теряя  ни
секунды, набросился на еду.
     - Не удивительно, что ты такой большой, - усмехнулся повар. - У  тебя
отменный аппетит. С этим булгарином ты бы расправился в два счета, не так?
     По их возвращении в столицу, Николану и Ивару рассказали о  том,  что
произошло в обеденном зале. Бритонец кивнул, не отрываясь от еды.
     - Полагаю, ты прав, Сайлес. Но я рад, что ты прикончил его за меня.
     Николану есть не хотелось. После ухода повара он  подошел  к  окну  у
потолка, в которое вливался яркий солнечный свет, второй раз снял  тунику,
сел к солнцу исполосованной спиной.
     Ночное бдение и солнечное тепло навели его на воспоминания. Перед его
мысленном взором пронеслось  все  то,  что  случилось  с  ним  после  того
ужасного дня, когда римский  работорговец  с  изуродованным  шрамом  лицом
вошел  в  дом  Ильдербурфов.  Он  помнил  охватившую  его  панику,   крики
испуганных слуг, неистовое ржание лошадей, и старуху Маффу,  выкрикивающую
проклятия.



                                    7

     Старая Маффа кричала и кричала, пока один из солдат не положил  этому
конец. По взмаху толстой, в веснушках, руки римлянина,  изменившего  своей
стране,  он  подошел  к  сердитой  старой  женщине.  Короткий  удар  меча,
разверзшаяся рана на шее служанки, и тишина.
     В то утро Николан проснулся рано. Ночью он спал плохо,  взволнованный
жарким спором, разгоревшимся предыдущим вечером между отцом и матерью. Его
мать,  мудрая,  красивая  женщина,  умоляла  Саладара,   главу   семейства
Ильдербурфов изменить свое отношение к  Ваннию,  Римлянину-оборванцу,  как
его все звали, опуская настоящее имя, Понтий Ориенс,  бежавшему  из  Рима,
когда  выяснилось,  что  он  слишком  глубоко   запустил   свою   руку   в
императорскую казну. Аттила  вверил  ему  в  управление  целую  страну,  с
условием, что будут получены высокие  налоги.  С  этим  Ванний  справился,
нещадно обвиняя целые семьи в несуществующих правонарушениях  и  конфискуя
земли и лошадей.  Служа  Аттиле,  он  не  забывал  и  себя,  так  что  все
ненавидели этого злобного тирана, поселившегося  на  плоскогорье  с  целым
гаремом желтокожих жен.
     - Саладар, Саладар! - темные глаза матери Николана переполнял ужас. -
Ты  должен  хоть  немного  склониться  перед  ним.  Его  власть  над  нами
безгранична. Если ты будешь так же резко отвечать ему, он  отнимет  у  нас