на ногах, даже если они выкрашены белой краской. Не бойся за меня.  Придет
час, и я убегу, чтобы отомстить и тебя, и за отца. И еще обещаю тебе,  что
буду любить и почитать тебя до последнего часа моей жизни.



                                    8

     Хотя Рим покорно лежал у его ног, а провинции дрожали от  одного  его
взгляда, Аэций  считался  выскочкой.  Родился  он  в  Силистрии,  далекой,
варварской  провинции  в  нижнем  течении  Дуная.  Отцом  его  был   некий
Гаудентий, получивший за боевые успехи титул Покорителя Африки,  однако  в
его жилах  не  текло  и  капли  благородной  римской  крови.  И  в  семьях
патрициев, гордившихся древностью рода, на заданный  шепотом  вопрос  "Где
был Аэций вчера?" отвечали также шепотом: "Там, где он будет завтра".
     Когда же этот решительный  и  честолюбивый  человек  решил  построить
подобающий своему статусу дом в  столице  империи,  которой  управлял,  он
узнал, что самым престижным районом Рима является Палантинский холм. Здесь
высились дворцы ушедших  императоров,  здесь  жили  самые  знатные  семьи.
Естественно, ни клочка земли не продавалось,  не  мог  он  и  конфисковать
приглянувшийся ему участок.  И  все  же,  где  он  мог  жить,  как  не  на
Палантинском холме? Но при всей его власти Аэций  смог  добыть  себе  лишь
крошечный пятачок на склоне, рядом с тем местом, где  когда-то  находилась
роскошная вилла Цицерона. Когда  же  на  склоне  поднялись  стены  дворца,
выяснилось,  что  невозможно  организовать  съезд  с  дороги.  И   гостям,
прибывающим в зашторенных паланкинах, приходилось  преодолевать  последние
метры пешком, по вымощенной плитами дорожке, держась за железный поручень.
И если кто приезжал в воинственном настроении, пешая  прогулка  в  гору  в
немалой степени успокаивала его.
     Так что дворец Аэция не обладал теми роскошью и комфортом, каких  мог
требовать для себя повелитель Римской империи.  В  вестибюле,  где  всегда
толпился народ, просто не было мебели,  за  исключением  длинных  каменных
скамей у стены, на которых всегда кто-то сидел, причем не какие-то  мелкие
сошки, а сенаторы и военачальники.
     Помня о своем низком происхождении,  Аэций  не  последовал  тогдашней
моде и не стал увешивать стены восковыми масками своих знаменитых предков,
как  настоящих,  так  и  вымышленных.  Не  украсил  он   залы   дворца   и
произведениями  искусства  и  реликвиями  древности,  которые  так  любили
патриции. Если Аэций провожал какого-либо высокородного гостя  до  дверей,
он никогда не останавливался рядом с ничем не примечательным ковриком  для
молитв, чтобы сказать: "Наверное вы  не  поверите,  но  прекрасные  колени
Елены, да, да, той самой Елены [речь идет  о  матери  римского  императора
Константина, узаконившего христианство], сотни раз  касались  его".  И  не
указывал на меч на другой стене со словами: "Этот меч обошелся мне в целое
состояние, но его выхватывал из ножен великий Цезарь".
     Единственной достопримечательностью дворца являлась  каменная  башня,
окруженная рвом, попасть в которую можно было лишь через  подъемный  мост.
Там Аэций спал и, когда он удалялся на покой, мост поднимался и  оставался
в таком положении, пока Аэций  не  приказывал  опустить  его.  Как  и  все
диктаторы, Аэций предпочитал отдыхать под надежной охраной.
     Несмотря на все недостатки, дворец в полной мере отвечал  нуждам  его
хозяина. Большинство гостей прибывало туда по делам.  Их  препровождали  в
маленький зал, где восседал диктатор. Решение вопроса  не  занимало  много
времени. Аэций пытался принять всех, кто приходил  к  нему,  чем  завоевал
любовь простого люда, который терпеть не мог заносчивости патрициев.
     И гость,  посетивший  Аэция  в  этом  спартанском  дворце,  увидевший
многочисленные  шкафы,  заполненные  бумагами,  снующих  во  все   стороны
секретарей, склонившихся над пергаментами писцов, не мог не отметить,  что
Аэций здесь не просто живет, но работает. А те, кто узнавали его  поближе,
приходили к выводу, что действует он не по наитию, а на основе  кропотливо
собираемых сведений. И верил он  в  торжество  здравого  смысла,  а  не  в
божественные учения того времени. Перед  тем,  как  выйти  на  битву,  он,
разумеется, консультировался с авгурами, но  решения  принимал  на  основе
информации, полученной от многочисленных разведчиков, вместо  того,  чтобы
следовать заключениям, сделанным по пульсирующим внутренностям только  что
забитых животных.


     И наступил день, памятный лишь для раба, впервые прибывшего в  Рим  и
увидевшего великолепные мраморные дворцы и роскошные публичные здания.  Во
второй половине того же  дня  Аэций  провожал  гостя  до  самой  тропинки.
Высокого  роста,  средних  лет,  гость  немного  сутулился,  а  глаза  его
подмечали все, что происходило вокруг.
     -  Микка,  -  говорил  диктатор   Рима   шепотом,   ибо   слова   его
предназначались только гостю, - ты привез мне столько нужных мне сведений,
за что я  тебе  очень  благодарен.  Возвращайся  вновь,  после  того,  как
побываешь в Константинополе и... у этого хвастуна и громилы,  который  еще
доставит нам немало хлопот. Твоя информация очень важна  для  меня.  А  по
пути загляни в Равенну, и выясни, что  на  уме  у  этой  старухи,  которая
постоянна только в одном - своей ненависти ко мне.
     - Ту, о ком ты говоришь, нетрудно понять, о великий Аэций, -  ответил
торговец. - Если ты по-прежнему будешь называть ее  так,  она  никогда  не
изменит своего отношения к тебе, - и  добавил  уже  громко,  для  всех.  -
Позволь поблагодарить за то, что ты  счел  возможным  купить  мои  товары.
Надеюсь и в дальнейшем услужить тебе.
     Vocator, в обязанности которого  входило  собирать  сведения  о  всех
визитерах и заранее сообщать Аэцию их имена и занятия, чтобы диктатор Рима
мог приветствовать их как старых знакомых, поджидал Аэция у дверей,  когда
тот вернулся, проводив Микку.
     -  Привезли  нового  раба.  Купленного  у  Тригетия.   Сын   богатого
землевладельца из Альфельда. Отец недавно умер..
     - А, тот самый, - Аэций любил, чтобы ему докладывали все, до малейших
подробностей, и лично беседовл с каждым  новым  рабом.  -  Кто  еще  хочет
встретиться со мной?
     Vocator сверился со своим списком. Аудиенции ожидало  около  двадцати
человек. Важных персон не было, и Аэций решил, что  они  могут  подождать,
пока он взглянет на раба.
     Встреча с Аэцием поразила Николана. Он увидел перед собой красавца, с
высоким лбом, прямым носом, проницательным взглядом.  А  несколько  секунд
спустя он отметил печать суровости, лежащую на лице  диктатора  Рима.  Тот