обратиться  к  такому-то  чиновнику, который не совсем еще сердцем крут: он,
может  быть,  вдруг  выслушает  мольбы  и  согласится  помочь  их сыну. А то
советуют  также обратиться к некоей добросердечной даме, имеющей за кулисами
связи  в  высоких  сферах;  она, возможно, будет расположена употребить свое
влияние в пользу несчастного узника.
     После  матери некоторым успехом может увенчаться ходатайство жены. Если
у  заключенного  нет  жены  -  а  политические  узники  чаще  всего молоды и
неженаты,  -  роль  заступника берет на себя невеста. В невестах никогда нет
недостатка.  Если  у  политического  нет  ни  отца, ни матери, ни сестер, ни
братьев  и  никого, кто ему еще дороже, кто посещал бы его, заботился о нем,
хлопотал  за  него,  друзья сразу же обеспечивают его "невестой". Лишь очень
редко  молодая  девушка  в  подобных  обстоятельствах  откажется  играть эту
тягостную  и  опасную  роль,  опасную  потому,  что  она означает сочувствие
революционерам  и  их  идеям,  а  это может привлечь к девушке нежелательное
внимание   полиции   со  всеми  проистекающими  отсюда  последствиями.  Если
заключенный  не слишком серьезно скомпрометирован, низший чиновник, в данном
случае  вершитель  судеб,  смотрит  сквозь  пальцы  на  эту  ставшую  теперь
привычной  уловку  и дает импровизированной возлюбленной разрешение навещать
своего  любимого,  приносить  ему  книги  и  подчас бутылку вина. На ее долю
выпадает  также  мучительная  и  тяжкая  обязанность  одной или вместе с его
матерью  ходатайствовать о смягчении приговора или о переводе узника в менее
гибельное место заключения.
     Чтобы  добиться этой цели, делаются невероятные усилия, нажимают на все
пружины.  Мать,  сестра, жена или невеста, а также друзья - все включаются в
эту  борьбу  за  спасение  близкого  человека  и просят, умоляют, изводят по
очереди  прокурора,  чиновников,  полицейских, жандармов и всех, кто облечен
властью  и  к  кому  удается  проникнуть.  Получив  отказ в одном месте, они
делают  попытку в другом. В течение нескольких дней, а иногда недель радость
надежды  сменяется  мукой  отчаяния.  Наконец они могут вздохнуть с чувством
облегчения  и благодарности. Их усилия принесли плоды, мольбы услышаны: есть
распоряжение  сослать заключенного, ради которого было потрачено столько сил
и  энергии,  на  каторгу  в  Сибирь, в страну лютых морозов и нечеловеческих
страданий,  беспощадных надсмотрщиков, жестоких наказаний и каторжного труда
в  рудниках, где узники по рукам и ногам скованы обжигающей холодом железною
цепью.  А  отец  и  мать,  невеста  и  друзья  -  все  этим  очень довольны,
поздравляют  друг  друга  с удачей и верят, что дорогой им узник родился под
счастливой звездой!
     В  дальнейшем я подробнее опишу радости, ожидающие этих баловней судьбы
в  ссылке  на  ледяном  севере.  Пока  же будем сопровождать тех несчастных,
которые   отправлены   в   одну   из   двух   центральных  каторжных  тюрем,
расположенных  невдалеке  от  Харькова, на нашем прекрасном юге, на Украине,
справедливо  названной  русской  Италией.  Первая  их этих тюрем находится в
Ново-Борисоглебске,  другая  -  в  Ново-Белгороде  близ  деревни Печенеги. Я
расскажу   о  втором  централе,  так  как  существуют  подлинные  документы,
подробно  рисующие  жизнь  заточенных  там  политических.  Эти  документы  -
бесценные  записки двух заключенных, которые сами пережили и были очевидцами
всего  того,  что описали. Одни записки относятся ко времени до 1878 года, в
других  рассказ  начинается  с  того  момента,  когда  прервались  первые, и
доводится  до  1880  года.  Обе тетрадки, несомненно, достоверны. Они велись
тайно  день  за днем в полумраке камер и тайно же были вынесены из тюрьмы по
одному  из  тех  подпольных путей, которые всегда находятся в царской России
вопреки бдительности тюремщиков и полиции.
     Первые  записки были закончены и отосланы в июле 1878 года и немедленно
напечатаны  в  подпольной  типографии  "Земли  и воли" под названием "Заживо
погребенные".  Вторые  под  названием  "Надгробное слово Александру II" были
отосланы  из  Ново-Белгородской  тюрьмы  примерно  в середине 1880 года. Они
множество  раз  переписывались и распространялись в рукописи во всех крупных
городах  империи.  Несколько месяцев назад "Вестник Народной воли" напечатал
записки in extenso     ______________
     
     Ново-Белгородский  каторжный  централ  находится  возле  самой  деревни
Печенеги   и  состоит  из  нескольких  зданий,  окруженных  высокой  стеной,
полностью  отрезающей  тюрьму от окружающего мира. Однообразность этой стены
нарушается   широкими   воротами   -   единственными,  через  которые  можно
проникнуть  в  этот  мрачный  приют  горя  и  страданий.  На  большой доске,
прикрепленной    к    воротам,   начертано:   "Ново-Белгородская   каторжная
центральная  тюрьма".  Посреди  ограды,  примерно  на  расстоянии пятидесяти
шагов  от  наружной  стены,  чтобы  затруднить  побег  посредством  подкопа,
высится  громада  главного  корпуса  тюрьмы.  Повернув за угол этого здания,
любопытствующий  посетитель  или  вновь  прибывший  арестант видит в дальних
углах  двора  два одноэтажных строения, гораздо меньших, чем главный корпус.
В  каждом  из них ворота. На фронтонах вырезаны надписи: "Правые одиночки" и
"Левые одиночки".
     Эти два корпуса предназначены для государственных преступников.
     В  отличие  от  Петропавловской  крепости  обитатели централа не только
политические   заключенные.   В   этой  каторжной  тюрьме  содержатся  также
уголовники   самого   худшего   пошиба   -   закоренелые   злодеи,   которых
правительство  не  отправляет  в  Сибирь из опасения, что они оттуда сбегут.
Огромное  главное  здание  тюрьмы  сплошь заполнили преступники такого рода.
Они  составляют  три  четверти  всех  арестантов  централа. Только сравнивая
участь  двух  категорий  заключенных  и  обращение  с ними тюремщиков, можно
правильно  оценить  "нежную  заботу"  и "сердечную доброту" правительства по
отношению к политическим узникам.
     Уголовники  живут и работают все вместе; их ум и руки одинаково заняты.
Они  находят  утешение  в  близком им по духу обществе друг друга, и, помимо
лишения   свободы,  им  не  на  что  особенно  жаловаться.  Но  политические
заключенные  осуждены  на  полное  одиночество.  Каждый из них живет в своей
маленькой  одиночной  камере.  Даже  на дворе он одинок, ибо, для того чтобы
политические  по  возможности  меньше  виделись,  их  выводят  на прогулку в
разное  время и в три разных дворика. Попытки обменяться несколькими словами
со   случайно  встреченным  товарищем  строжайше  запрещены.  Нельзя  издать
восклицание или повысить голос в этой могиле для живых.
     В  шести  камерах из тридцати, имеющихся в обеих "одиночках", заключены
шестеро   уголовников,   разумеется,   самые  отъявленные  негодяи  из  всей
коллекции:   изменники   родины,   приговоренные   к  пожизненной  каторгепрофессиональные  бандиты  и убийцы, загубившие несколько душ. Однако даже с
этими  чудовищами  обращение более гуманное, чем с политическими. Уголовники
целый  день  на свободе, их запирают в камерах только на ночь. Их не пытают,