не   по  причине  заботливого  ухода  за  больными  со  стороны  тюремщиков,
наоборот,  они  делают все, чтобы сократить их дни, но благодаря прекрасному
климату  и  благодатному воздуху благословенной Украины, страны их неволи. И
все  же  из  двадцати молодых мужчин в возрасте от двадцати трех до тридцати
лет  шесть  человек  умерли  после  четырех лет заточения в централе. Из них
пятеро  погибли  в  стенах  тюрьмы,  шестой,  Лев  Дмоховский,  -  на пути в
сибирскую ссылку.
     Но  самый  страшный  бич для узников одиночного заключения, бич, против
которого   благоприятные   климатические   условия   не   спасение,   -  это
умопомешательство.  В  то  время  когда автор упомянутых мной вторых записок
заканчивал  свою  тетрадь,  в  правосторонних  одиночках, одну из которых он
занимал,  из  четырнадцати  заключенных  было  пять  душевнобольных, то есть
более  трети. Он записал их имена: Плотников, Донецкий, Бочаров, Боголюбов и
Соколовский.   Двое   были   тихие   сумасшедшие,   у   троих   было  буйное
помешательство.  Они  наполняли клетки тюремного здания неистовыми воплями и
диким  ревом,  душераздирающим  плачем  и  безумным  хохотом. Словами нельзя
описать  и воображение бессильно нарисовать весь ужас пребывания в этом доме
умалишенных  тех,  кто,  хоть и сохранил еще здравый ум, живут в страхе, что
их  постигнет  участь  больных  товарищей.  Они постоянно видят нависшую над
ними  тень  рокового  недуга.  Но  все настойчивые и упорные усилия добиться
перевода   душевнобольных  в  психиатрическую  больницу  в  течение  долгого
времени  оставались  тщетными  и  полностью  так  и  не  увенчались успехом.
Бочаров,  один  из  самых  тяжелых  психически  больных, - он страдал буйным
помешательством  -  многие  месяцы  оставался в своей конуре, прежде чем его
увезли,  и  это  произошло  лишь  после  усиленных  домогательств со стороны
заключенных  и  врача. Смотритель распорядился наконец отправить Бочарова из
Ново-Белгорода,   но   не   в   психиатрическую   больницу,   а  в  соседний
Борисоглебский каторжный централ, где он вскоре после этого умер.
     О  Гамове  тюремные  власти вообще не сочли нужным побеспокоиться, и он
умер  в  состоянии  умопомешательства в своей камере. Плотников, правда, был
переведен  в  сумасшедший  дом,  но  только  после того, как стал совершенно
безнадежным  и  ему  недолго  оставалось  жить. Он скончался через несколько
недель после того, как его увезли из тюрьмы.
     Но   это  еще  не  самое  худшее.  Обращение  тюремных  надзирателей  с
несчастными    психически    больными    неслыханно    варварское.   Приступ
умопомешательства  карается  так,  словно это акт умышленного неповиновения.
Их  пинают  ногами, надевают наручники и, если они все же продолжают шуметь,
с  яростью  швыряют на пол камеры и заставляют там лежать. Все это доносится
до  слуха  других  узников,  и они становятся еще более несчастными от столь
ужасных  мучений  своих  товарищей,  от  жестокости  тюремщиков, от сознания
невозможности ни предотвратить мучения, ни отомстить за жестокость.
     Психически  больным  нет  никакой  пощады;  они так же должны соблюдать
режим,  выполнять  те  же правила, что и здоровые, и они подвергаются тем же
наказаниям  за  небрежность  или  непослушание.  У  Боголюбова,  того самого
Боголюбова,  который  по  распоряжению Трепова подвергся истязанию розгами и
был  отомщен выстрелом из револьвера Веры Засулич, приговоренного за участие
в  демонстрации  на  Казанской  площади  к  пятнадцати  годам  каторги, была
навязчивая  идея,  что  все  вокруг  в заговоре, чтобы убить его. Однако его
брили  так  же,  как  и  других. Когда явился цирюльник, бедняга закричал от
страха,  сопротивляясь  с  неистовством  отчаяния.  Но  ничего  не  помогло.
Надзиратели душили и связали его и наконец насильно побрили.
     Когда  в  апреле  1879  года  генерал, посланный новым губернатором для
официального    инспектирования    Белгородского   централа,   обратился   к
заключенным  со  стереотипными  вопросами: "Имеете ли что-либо заявить? Есть
ли жалобы?" - один из кавказцев, князь Цицианов, сказал ему:
     - Да,  генерал. Я прошу о милости, которую вы легко можете мне оказать.
Я  прошу  присудить  меня  к  смертной  казни.  Жить  здесь означает умирать
медленной  смертью,  и  это  больше, чем я могу вынести. Умоляю вас положить
конец моим страданиям. Прошу вас дать мне умереть.
     Этот  ответ,  который  я  привожу  слово  в слово, подводит итог всему,
рисует нам всю страшную картину. Комментарии излишни.
     Теперь  мы  оставляем  каторжный  централ с его ужасами и муками, с его
страдальцами-узниками   и   тиранами-тюремщиками;  и  я  предлагаю  читателю
сопровождать  меня в другие места действия. Но советую ему крепко взять себя
в руки, ибо следующий мой рассказ еще страшнее предыдущего.


                                 Глава XIX

ТРУБЕЦКОЙ БАСТИОН

     На   берегу  Невы,  прямо  напротив  Зимнего  дворца,  высится  русская
Бастилия  -  Петропавловская  крепость. Каменную громаду, широкую и плоскую,
венчает  суживающийся  кверху  тонкий шпиль, точно конец гигантского шприца.
Крепость  делит  город  на  две  части,  и  в течение дня ее ворота открыты;
прохожие  свободно проходят через мрачную узкую теснину извилистых сводчатых
подвалов  с образами святых и зажженными перед ними лампадами в углах. Здесь
помещаются  караульные  крепости.  Но  после  захода  солнца  ворота наглухо
затворяются,  и,  когда ночь опускается над столицей и тысячи огней заливают
набережные  стремительной  Невы,  одна  лишь  крепость окутана мглой, словно
огромная  черная  пучина, всегда разверстая, готовая поглотить все, что есть
самого  благородного  и  чистого  в  этом  несчастном  городе  и  в  стране,
проклятием которой она является.
     Ни  один  живой  звук  не  нарушает  мертвой  тишины,  висящей над этим
приютом  отчаяния.  Однако  и  зловещая цитадель имеет свой голос. Он звучит
далеко  за  стенами этой огромной могилы неизвестных мучеников, похороненных
ночами  во  рвах,  далеко  от  казематов,  где  лежат  те,  чей черед еще не
наступил.  Каждые  четверть  часа  огромные  часы  на колокольне отзванивают
томительно-однообразную,   раздражающую   мелодию,  всегда  одну  и  ту  же:
"Господи, помилуй".
     Здесь   воистину   алтарь   деспотизма.   С   самого  своего  основания
Петропавловская  крепость  была  главной политической тюрьмой империи. Но ее
вынужденные  обитатели резко различались по своему положению и воззрениям. В
прошлые   века   главными   пленниками  цитадели  были  участники  дворцовых
заговоров,  пребывавшие  в  ней  на  пути  в  Сибирь или на эшафот. Одним из
первых  был  злосчастный  царевич  Алексей,  сын  Петра  Великого, наследник
престола.  В крепости вам и посейчас показывают камеру, где беднягу пытали и
задушили  по  приказу  отца.  Позднее  сюда сажали генералов, членов Сената,
князей  и  княгинь.  Здесь была также заточена знаменитая княжна Тараканова,
погибшая  во  время  наводнения,  когда  вода  затопила  подземные  застенки