надеяться на выздоровление.
     "Не  находят к себе снисхождения даже умалишенные, - говорится в другом
письме,  -  а  вы  можете  себе  представить,  сколько  их на нашей голгофе.
Считают  излишним  отправлять  их  в  больницу для излечения и справляются с
ними  здесь по-своему. По целым дням вы слышите исступленные крики над собой
или  где-нибудь в отдалении; это ударами истязают умалишенного, привязанного
горячечной рубашкой к кровати".
     Следующая    выдержка   из   правил   Трубецкого   бастиона   полностью
подтверждает  жалобы  узников  на  жестокий  режим  в  этом  застенке  и  на
варварское обращение со стороны тюремщиков.
     "Заключенные  каторжники  вполне подчиняются администрации крепости. За
проступки  администрация  крепости может присудить к содержанию в карцере от
одного  до  шести  дней  на хлебе и воде или присудить к плетям, но не более
двадцати ударов, к розгам, но не более ста ударов..."
     За   менее   важные  преступления  (попытка  к  бегству,  сопротивление
начальству)  военный  суд приговаривает заключенных "к шпицрутенам до восьми
тысяч ударов, к плетям до 100 ударов, к розгам до 400 ударов".
     И   вот   политические   узники   Трубецкого  бастиона,  в  большинстве
интеллигентные   и   образованные   люди,  принадлежащие  к  цвету  русского
общества,  всегда видят перед собой перспективу быть подвергнутыми телесному
наказанию   в   жесточайшей,  унизительнейшей  форме.  "У  нас  есть  полное
основание   думать,   -  говорится  в  одном  из  упомянутых  писем,  -  что
Златопольского за тайную переписку при содействии жандарма драли плетьми".
     "Возможно  ли  оставаться спокойным, - восклицает автор другого письма,
-  когда опасность такого поругания постоянно висит над твоей головой, когда
каждый  услышанный тобой крик заставляет себя почувствовать, будто одного из
твоих друзей дерут плеткой у тебя на глазах!"
     Но и это еще не худшее. В Трубецком бастионе сидят и женщины.
     "Положение  женщин  здесь особенно ужасно, - продолжает автор письма. -
Наравне  с  нами  они  отданы  во  власть служителей и жандармов; их полу не
оказывается  ни  малейшего  внимания.  Их  постели,  как  и  наши, ежедневно
разрываются  при  обысках.  Их  белье  прямо  на  теле рассматривается целой
сворой  солдат и жандармов во всякое время. И это еще не все. Жандармы могут
входить  в  их  камеры  днем и ночью, как им будет угодно. Правда, служитель
или  жандарм в одиночку не имеет права входить в их камеры, как и в наши, но
разве  они  не могут стакнуться? Между ними царит самая трогательная дружба.
Случаи насилия весьма возможны, и попытки к ним бывали нередко!"
     Совсем  недавно  молодая  девушка  Л.Терентьева,  одна из осужденных по
одесскому  процессу,  умерла  внезапно какой-то загадочной смертью. Ее будто
бы  нечаянно  отравили,  дав  ей яд вместо лекарства. Однако были слухи, что
несчастную   девушку   изнасиловали   и   затем   отравили,   чтобы   скрыть
преступление.  Во  всяком  случае,  ее смерть длительное время утаивалась от
высших  органов  полиции  и  жандармерии  и  не  было  произведено  никакого
расследования. Оба врача остались на своих местах.
     Такова трагедия жизни политических каторжан в Трубецком бастионе!
     Отрезанные   от   всего   мира,   окруженные   изуверскими  и  гнусными
тюремщиками,  которые  всегда  хранят  молчание, открывая рот лишь для того,
чтобы  ответить  грубостью  и  оскорблением на самый невинный вопрос, узники
под  конец  в  страхе  замыкаются  в  своем  угрюмом безмолвии, живя в своих
одиночных   склепах   без   мыслей,   без  надежды,  без  будущего.  Потеряв
возможность  сообщаться  с  товарищами,  "заточник"  постепенно  теряет счет
дням,  затем  неделям  и месяцам. Если он болен и не выходит на прогулку, он
перестает  замечать  даже  времена  года,  ибо,  какова бы ни была погода на
дворе,  его  мрачная  клетка  всегда  остается холодной, темной и сырой. Так
живет  он  в  хаосе времени, и конец наступает лишь с умопомешательством или
смертью.
     Однако  это  еще  не  все,  что  можно  рассказать об ужасах Трубецкого
бастиона.
     Есть  еще  казематы  в  подвальном  этаже крепости - мрачные подземелья
ниже  уровня  Невы,  настоящие каменные склепы, полные мглы даже в полдень и
кишащие  отвратительными  насекомыми. Это камеры смертников, предназначенные
царским  правительством  для  тех,  кого  оно  больше  всех ненавидит и кого
обрекло  на  смерть:  одних - во мраке одиночества, других - при свете дня -
на эшафоте. Что же говорится в письме об этом кромешном аде?
     "Оконца  этих  казематов  находятся  на  уровне  земли и затапливаются,
когда  поднимаются  воды  реки.  Они  заслонены  толстыми прутьями решетки и
облепившей  их грязи, и если в лучшие камеры крепости никогда не заглядывает
луч  солнца,  то  легко  вообразить,  какая  здесь царит тьма. Стены покрыты
плесенью,  и  по  ним  струятся  грязные  потоки воды. Но что в них поистине
ужасно  - это крысы. В каменном полу оставлены большие отверстия для прохода
крыс.  Мы  выражаемся  так  потому,  что,  если  бы  повреждения в полу были
случайны,  их  легко  было  бы  исправить,  тогда  как  все ваши заявления и
просьбы  произвести починку пола остаются без последствий, и крысы врываются
постоянно  в  камеру, поднимают отвратительную возню, стараясь взобраться на
вашу  кровать. В этих отвратительных клетках приговоренные к смерти проводят
свои   последние  часы.  Здесь  свои  последние  ночи  провели  Квятковский,
Пресняков, Суханов.
     Теперь,  между  прочим,  сидит  здесь женщина с грудным ребенком. Это -
Якимова! День и ночь стережет она ребенка, чтобы его крысы не съели..."
     Но,  слышу  я восклицания моих читателей, возможно ли это? Возможно ли,
чтобы   в  конце  XIX  века  в  великой  столице,  хоть  внешне  похожей  на
цивилизованный  город,  могли  совершаться  столь чудовищные, столь вопиющие
злодеяния?  Письма,  написанные  людьми  истомленными,  переживающими адскую
агонию, не преувеличены ли в них бессознательно эти тяжкие страдания?
     Я  был  бы рад так думать. У меня нет желания рисовать излишне мрачными
красками.  Но  слишком  много  прямых  и  косвенных  свидетельств  тому, что
безымянные узники, к несчастью, написали своей кровью одну только правду     ______________
     "Таймсе",  обошли  всю  европейскую  печать,  но  русское  правительство  не
посмело  ни  оспаривать  его достоверность, ни опровергнуть изложенные в нем
факты. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)

     С  25  до  30  октября  1880  года  в  Петербурге  происходил  суд  над
шестнадцатью  террористами.  Шесть человек были приговорены к смертной казни
и  восемь  -  к  каторжным работам на различные сроки. Двое из осужденных на
смерть  были  казнены,  а  четверым  приговор  был  заменен  каторгой. Когда
прокурор   Акшарамов   сообщил  им,  что  императору  угодно  было  смягчить
наказание  и  заменить  казнь бессрочной каторгой в крепости, эта весть была
встречена  с  разочарованием  и гневом; тогда прокурор смущенно заметил, что