до   преддверья  смерти.  Но  есть  и  исключения:  Гесю  Гельфман,  Людмилу
Волкенштейн и Веру Фигнер оставили в крепости. Геся там и умерла.
     Те  же террористы, что были замешаны в заговорах против императора, - а
их,  конечно, большинство - были все заточены в крепости. Но со сколькими из
них  уже  покончено или с ними собираются покончить - этого мы не знаем и не
можем узнать, ибо это одна из тайн тюрьмы.
     Петропавловская   крепость   велика.   Но   есть   предел  всему,  даже
вместимости   российской  Бастилии,  и,  чтобы  удовлетворить  все  растущую
потребность  в  казематах, правительство Александра III решило соорудить для
своих  политических  арестантов  еще  один  ад  - Шлиссельбургскую крепость.
Шлиссельбург  -  второй  Трубецкой  бастион,  не хуже, да и что, собственно,
может  быть  хуже?  Что  же  еще мог придумать царизм? Сжигать своих узников
живьем  или  поступать  с  ними  так, как иногда поступали со своими врагами
римские императоры, - бросать их в ямы с ядовитыми змеями?
     Но   Шлиссельбург   имеет   в   глазах   правительства  одно  бесценное
преимущество:  кошмары,  творимые  в  стенах  этой  крепости,  не могут быть
преданы  огласке,  как  это бывало в Трубецком бастионе. Ибо Шлиссельбург не
стоит  посреди  большого  города,  где тысячи сочувствующих сердец стремятся
снестись  с  заключенными  и,  невзирая  на всю бдительность властей, это им
подчас  удается.  В  Шлиссельбурге  сама  природа  - лучший страж, ибо новый
Замок  Отчаяния  представляет  собой  просто  огромную  гранитную скалу, всю
сплошь  в  укреплениях  и окруженную водой. Никакие вести оттуда не доходят,
никакие  тайны  не  удается  вырвать  у  этой  проклятой  тюрьмы.  Входящие,
оставьте  упования!  Если  из  Петропавловской  крепости  на  волю проникало
множество   тайных   писем,   если   равелины,   свирепо   охраняемые,  даже
Алексеевский  и  Трубецкой,  уступая настойчивости и упорству, выдавали свои
тайны,  то  от шлиссельбуржцев, хотя они и томятся там годы и годы, не дошло
ни  одной  строки, ни одного слова - одни лишь смутные слухи, меж тем именно
туда   брошены   благородные   герои   последнего  процесса  -  подполковник
Ашенбреннер,  штабс-капитан  Похитонов  и  поручик Тихонович. В Шлиссельбург
заключены  и  четырнадцать  пропагандистов,  недавно вернувшихся с сибирской
каторги.
     Там  также,  позволю  себе  добавить,  был заточен на два года человек,
имени  которого  я не хочу назвать, друг моей юности, мой соратник в борьбе.
Накануне  своего  перевода  в  Шлиссельбург  он из мрака Трубецкого бастиона
прислал  нам  гордые  прощальные слова: "Боритесь, пока не добьетесь победы.
Для  меня  отныне  существует лишь одно мерило: чем больше они меня пытают в
каземате, тем лучше, значит, идет борьба на воле".
     Но  какая  же  злобная брань, какие новые пытки открывали ему правду об
успешной  борьбе его товарищей? Все ли еще он слышит о них? Или, может быть,
он  вместе  со  многими  другими пребывает уже там, где больше не из-за чего
страдать, не о чем больше узнавать?


                                  Глава XX

СИБИРЬ

     Сибирь!  При  этом  слове  холодная  дрожь  пробирает вас до костей, и,
когда  мы  думаем  о  несчастных  ссыльных,  затерянных  в ледяной пустыне и
осужденных  на  вечную  каторгу  в  кандалах,  наше  сердце  исходит горем и
состраданием.  Однако,  как  мы  уже  видели,  слово "Сибирь" будит у многих
надежду  и  дает  утешение.  Для них Сибирь - обетованная земля, где ждет их
покой  и  безопасность.  Мы  знаем также, что те, кого туда отправляют, хоть
они  уже  и  доведены  до крайнего истощения, но палачи пока еще не намерены
полностью с ними расправиться.
     Что  же  представляет  собой  этот  рай  для  погибших  душ, загадочные
сибирские  места  ссылки,  превращенные причудливой волей судеб в курорт для
нигилистов,  в  санаторий  для  революционеров, как в мифе о царстве Плутона
его жидкий огонь превратился в прохладный, освежающий напиток.
     Давайте  же  на  крыльях  фантазии пересечем Уральские горы и, летя все
дальше  и дальше от рубежей Европы, пронесемся над озером Байкал и спустимся
в  Забайкалье,  на  берег  реки  Кары. Посмотрим, какова там жизнь сибирских
политических каторжников.
     Однако,   если  мы  путешествуем  как  простые  смертные,  да  еще  как
арестанты,  мы  из Иркутска едем по Забайкальской железной дороге, проезжаем
Читу   и   Нерчинск,  стяжавших  печальную  известность  своими  "каторжными
рудниками",  и  прибываем  в  Сретенск.  Здесь вас сажают на судно Амурского
пароходства,  и  вы  плывете  по  реке  Шилке,  одному из притоков Амура, до
деревеньки   Усть-Кара,   где   расположено  несколько  арестных  домов  для
уголовников  и  женская  тюрьма  для  политических.  Эти  тюрьмы  все  стоят
особняком  вдоль берега реки на расстоянии восьми - двенадцати верст одна от
другой.   Они   находятся   под  общим  управлением  одного  коменданта.  Но
политическая  тюрьма,  состоящая  из  четырех  корпусов,  имеет  свое особое
управление   и   собственную   администрацию.   В  восемнадцати  верстах  от
Усть-Кары,  вверх  по  течению  реки,  находится  тюрьма  Нижняя Кара. Далее
следует  Верхняя  Кара  и  примерно  на том же расстоянии еще выше по реке -
"Амур", то есть тюрьма на реке Амур.
     Политическую  тюрьму  можно  сразу  же узнать. Обычные остроги, то есть
те,  что  предназначены  для  уголовников,  окружены  частоколом лишь с трех
сторон,  а  четвертая  не ограждена и окнами выходит на дорогу. Политические
остроги  построены  иначе.  Сооруженные  посреди двора, они окружены со всех
сторон  столь  высоким  частоколом, что за ним виднеется только крыша. Когда
впервые  было предложено построить эти тюрьмы, архитектор проектировал их по
плану,  обычному  для таких сооружений в Сибири. Но генерал Анучин, бывший в
то   время   губернатором  Восточной  Сибири,  издал  указ  огораживать  все
политические  тюрьмы  высоким частоколом, чтобы для заключенных горизонт был
ограничен  лишь  деревянными  стенами их мрачной обители. Он считал, что для
политических каторжан этого вполне достаточно.
     Политические  тюрьмы  на  Каре  были  сооружены  в  то  же время, что и
Харьковский  централ.  Их  первыми обитателями были Бибергаль, Семяновский и
еще  несколько  человек  из первых пропагандистов 1872 и 1873 годов. За ними
на  Кару  были  отправлены заключенные, приговоренные по "процессу 193-х" за
менее тяжелые преступления к ссылке в Сибирь, - Синегуб, Чарушин и другие.
     С  1879  года  и  позже  политические  каторжане  уже  начали прибывать
толпами.  В  1882  году  привезли  двадцать  восемь  "централистов", то есть
узников  Харьковского  централа,  освобожденных  Лорис-Меликовым из каторги,
которая  страшнее,  чем  вавилонское  рабство.  В  мае  того  года  на  Каре
находилось более ста политических каторжан, не считая женщин.
     В  начале  их  пребывания на Каре с политическими обращались совершенно