так   же,   как   с  другими  арестантами  в  сибирских  каторжных  тюрьмах.
Единственной  разницей  было  то,  что уголовникам в течение дня разрешалось
свободно  разгуливать  по двору, а политические были заперты в своих камерах
и  днем  и  ночью,  кроме,  разумеется,  тех  часов,  когда  они  работали в
рудниках.
     Золотые  промыслы  на  Каре  являются личной собственностью императора.
Работа  каторжан  заключается  в  том, что они снимают с золотоносного песка
покрывающий  его  верхний  слой  земли.  На  Каре,  как  вообще  в сибирских
тюрьмах,  существует  благоприятное для каторжан правило. После проведения в
тюрьме  "на  испытании"  трети  своего срока им разрешается присоединиться к
"вольной  команде",  то есть к поселенцам. Это давало им возможность жить на
воле,  в  городах  и  деревнях,  при  условии,  что они оттуда не отлучатся.
Сначала  политические  пользовались  этой привилегией наряду с уголовниками.
Таким  путем  были  условно  освобождены  Синегуб,  Чарушин,  Семяновский  и
другие.
     Для  уголовников обычным делом было воспользоваться своей сравнительной
свободой   и   совершить   побег,   чтобы  присоединиться  к  многочисленным
разбойничьим  шайкам, заполнявшим большие дороги Сибири. Но тюремным властям
никогда  не  приходило  в  голову  отнимать на этом основании у остальных их
привилегии,  сделать  всех  вместе и каждого в отдельности ответственными за
бегство  товарищей.  Однако в отношении политических принимались особые меры
предосторожности.  Вольным  командам  политических  было  объявлено, что при
первой  же  попытке к бегству кого-нибудь из их числа система вольных команд
для  них будет упразднена. Но, с другой стороны, власти обещали, что, до тех
пор  пока они будут честно соблюдать правила, они будут пользоваться и этой,
и  всеми  другими  привилегиями.  Заключенные,  правда,  не  взяли  на  себя
формальных  обязательств,  но фактически добросовестно выполняли условие. Ни
разу   за   время   существования  системы  вольных  команд  не  происходило
каких-либо  беспорядков или попыток к бегству. Вопреки этому власти нарушили
слово и отменили привилегии.
     Их  вероломство было спровоцировано Лорис-Меликовым. Притворяясь, будто
он   желает   облегчить  участь  политических  заключенных,  надевая  личину
человека  чрезвычайно  благожелательного  и  гуманного  и  препровождая  под
барабанный  бой политических узников из Харькова и Мценска на Кару, диктатор
одновременно  издает  новые  инструкции  для  политических каторжан. Система
вольных  команд  для  политических  была  отменена.  Строжайше  воспрещалась
переписка с родными и друг с другом.
     Людям,  уже  отпущенным,  пусть  условно,  на волю и живущим в ожидании
постоянной,   если   даже   несколько  урезанной,  свободы,  пришлось  опять
вернуться  в  тюрьму.  Это  было  бесчеловечно  и  возмутительно. Но, как бы
болезненно    они   ни   переживали   совершенную   по   отношению   к   ним
несправедливость,  им пришлось покориться своей судьбе. Перед расставанием и
возвращением   в  тюрьму  они  собрались  все  вместе  к  ужину.  Вечер  был
печальным,  на  душе  очень тяжело. Для одного из них это действительно была
"последняя  вечеря"  и закончилась страшной трагедией. Семяновский, обезумев
от  горя,  в  глубоком  отчаянии пустил себе пулю в лоб. Для него, больного,
нервного,   нравственно   сломленного  от  длительного  заточения,  мысль  о
возвращении  в  тюрьму была невыносима. Он предпочел смерть. Человек высоких
моральных  принципов  и  большой культуры, в прошлом петербургский присяжный
поверенный,  Семяновский  был  осужден  в  октябре  1876 года к долгосрочной
каторге  за пропаганду. Начальник тюрьмы послал в Петербург телеграмму о его
трагической   смерти.   Но   она  не  произвела  там  никакого  впечатления.
Семяновского похоронили, а его товарищи снова были брошены за решетку.
     И  это  еще не все. Они не только опять были в заключении, но их теперь
постоянно   подвергали   нестерпимым  издевательствам,  изводили  всяческими
мелкими  придирками. Новые ограничения были введены для посещений их любящих
жен,  последовавших  за  ними  в  эту  далекую, унылую страну. Больным стало
труднее  попасть  в  больницу.  Но  самым  мучительным  для заключенных было
лишиться единственного утешения, которое давал труд.
     Им  запретили  работать на промыслах. Весной 1882 года им было отказано
в  этой  великой  привилегии  -  мера,  сделавшая их участь еще горше. Самый
тяжкий  труд,  даже  работа  в  рудниках,  -  более  легкое  наказание,  чем
неподвижное,   томящее  однообразие  их  жизни  в  четырех  стенах  острога.
Физическая  работа  не  только была полезна для здоровья, но благодаря ей не
так  медленно и тоскливо текло время. Однако все усилия заключенных добиться
допущения  к каторжной работе, несмотря на то что они были приговорены к ней
судом,  оказались  тщетными.  Казалось,  царские власти были полны решимости
заморить  их,  заставить  погибнуть от недостатка воздуха и движения, как их
товарищей  в  каторжных  централах.  Если  вспомним,  что  большинство  этих
страдальцев  были  осуждены  на  очень  длительные сроки каторги - двадцать,
тридцать  и  даже сорок пять лет, то легко себе представить, как глубоко они
тосковали  по  свободе,  как страстно мечтали о побеге. Неудивительно, что с
этого  времени  попытки  к бегству участились. Как тюремщики расправлялись с
заключенными за эти попытки к бегству, мы расскажем в следующей главе.


                                 Глава XXI

КРУГОВАЯ ПОРУКА

     В  ночь  на  1  мая 1882 года стражники политической тюрьмы Нижняя Кара
заметили  человека,  вылезавшего  из окна мастерской, выходящего в поле. Они
дважды  стреляли  в него, но оба раза промахнулись. Подняли тревогу, сделали
проверку.   Оказалось,   что  восемь  человек,  среди  них  Мышкин,  бежали.
Извещенный  по  телеграфу о случившемся, министр внутренних дел рассвирепел;
губернатор  Забайкалья  генерал  Ильяшевич  даже  испугался,  что немедленно
слетит  со  своего  поста за притупление бдительности. Только за десять дней
до  этого  он  обследовал  тюрьму вместе с членом Сената Галкиным-Врасским и
сообщил  в  Петербург, что там все в полном порядке. Дрожа за свои должности
и   спасая   репутацию,   местные   власти   решили   спровоцировать  "бунт"
заключенных,  затем  этот  "бунт"  "подавить"  и  таким  путем искупить свою
нерадивость,  приведшую  к  побегу  политических каторжан. Тогда можно будет
оправдаться  тем,  что  тюремные  правила, дескать, недостаточно строги и за
такими непокорными арестантами надзор должен быть гораздо беспощаднее.
     4  мая  заключенным  без  дальнейших  объяснений  было приказано обрить
головы.  Они  возразили,  что,  согласно  правилам,  им разрешается не брить
волос,  а  так как правила предписаны министром внутренних дел, то только он
один, а не начальник тюрьмы имеет право их изменять.
     6  мая  политическим  каторжанам официально объявили, что с ними больше
не  будут грубо обращаться, все остается по-старому и они могут успокоиться.