другое, что вы  теперь  отрицаете,  вытекают  из  показаний  большого  числа
свидетелей?" - "Я не знаю, правда это  или  ложь,  потому  что  я  не  видал
процесса, но если свидетели сказали то, что предполагают, то только  потому,
что они были поставлены в такое же, как и я, положение. Они  любят  меня  не
больше, чем я себя. Достоверно то, что я показал  против  себя  и  правду  и
ложь".
     XLVIII. "Какой мотив  побудил  вас  заявить,  к  вашему  ущербу,  вещи,
противоречащие истине?" - "Я не думал себя обвинять: я  надеялся,  напротив,
извлечь из этого большую выгоду, потому что видел, что, не признаваясь ни  в
чем, я прослыву нераскаянным и  мне  не  поверят;  таким  образом  изложение
истины могло привести меня к эшафоту; мне казалось, что ложь будет полезнее,
как и случилось на двух аутодафе".
     XLIX. 6 июня объявили  Мельхиору  Эрнандесу  окончательный  приговор  и
уведомили его о приготовлении  к  смерти  на  аутодафе,  которое  собирались
справлять на следующий  день.  Его  одели  в  костюм  передаваемого  в  руки
светской власти и дали ему духовника.  В  два  часа  утра  он  попросил  его
выслушать, говоря, что желает очистить свою совесть. Инквизитор отправился в
тюрьму в сопровождении секретаря. Мельхиор сказал ему, что в том  положении,
в каком он сейчас находится, готовясь явиться перед божественным судом,  без
надежды избегнуть смерти  или  получить  новую  отсрочку,  он  считает  себя
обязанным заявить, что никогда ни с кем не  говорил  о  Моисеевом  законе  и
ничего не слыхал на этот счет; все сказанное им в противоположном  смысле  о
себе  самом  и  о  других  лицах,  поименованных  им  в  процессе,  является
лжесвидетельством, которое было внушено желанием  сохранить  свою  жизнь,  и
основано на убеждении, что он  удовлетворит  инквизиторов,  говоря  так.  Он
прибавил, что считает себя обязанным просить прощения у обвиненных  им  лиц,
чтобы Бог принял его раскаяние, и сделать подобающее удовлетворение их чести
и незапятнанному имени как умерших, так и живущих еще.
     L. Инквизитор  напомнил  ему,  что  для  его  спасения  важен  долг  по
отношению к истине, даже при сострадании  к  тем,  на  кого  он  донес,  что
свидетели, показавшие против него, многочисленны, что  их  показания  вполне
искренни  и  заслуживают  доверия.  Инквизитор  умолял  его  именем   Божиим
освободить свою совесть от лежащей на  ней  тяжести  и  не  отягчать  своего
состояния новой ложью в час смерти. Мельхиор повторил, что все сказанное  им
против себя и против других  лиц  было  ложью  и  выдумкой,  построенной  на
изложенных уже им фантастических рассказах, что, впрочем, ему нечего  больше
прибавить и он готов просить у Бога прощения грехов.
     LI.  Так  окончился  незаурядный  и   несчастный   процесс   Мельхиора:
королевский судья приказал задушить  его,  и  тело  было  сожжено.  Мельхиор
Эрнандес мог оставить некоторые сомнения насчет искренности своих  последних
показаний, хотя его дело не лишено  превосходных  способов  защиты.  Но  все
согласятся  с  тем,  что  этот  процесс  выявил  ужасный   беспорядок   форм
судопроизводства, презрение к  правилам  закона  и  злоупотребление  тайной,
окутывающей имена свидетелей. Нельзя также не согласиться с тем, что процесс
этот обнаружил  кричащие  беззакония  в  области  получения  от  обвиняемого
признания, а также  недостаток  критики,  не  позволяющий  судьям  различать
обстоятельства,  где  свидетели  и  обвиняемый  говорят  правду  и  где  они
умышленно  лгут,  руководясь  частными  соображениями.  Далее  процесс  этот
показал, что  у  судей  постоянное  предположение,  что  обвиняемый  говорит
неправду,  когда  он  отрицает  какую-либо   улику,   хотя   бы   она   была
незначительна, а признания были бы важны. Затем процесс подчеркнул  привычку
смотреть как на лжекающегося и  виновного  в  запирательстве  на  того,  кто
объявляет свои ошибки и  отрицает  ошибки  других,  как  будто  он  уступает
чувству сострадания. К моментам, выявившимся  в  ходе  процесса,  нужно  еще
прибавить следующие: 1) мнение, что служба  инквизитора  не  кончается  даже
после вынесения окончательного приговора; 2)  принцип  принуждения  виновных
путем дурного обращения с ними  к  признанию  того,  что  выгодно  и  служит
интересам  трибунала;  3)  существование  и  воздействие  множества   других
злоупотреблений, противных правосудию и человечности, противоположных  букве
закона, а еще  чаще  духу  Евангелия;  наконец,  4)  искажен  самый  предлог
стольких неправильностей, то  есть  религия,  во  имя  которой  осмеливаются
произносить  слова  сострадания  и  милосердия,  в  то  время  как  величают
безбожником того, кто жалуется и выявляет все эти варварские формы.
     LII. Этих печальных результатов не было бы, если  бы  не  господствовал
принцип секретности, скрывающей от обвиняемого опасный  ход  инквизиционного
судопроизводства и прячущей от  человеческих  взоров  пороки,  почти  всегда
вызываемые невежеством, а иногда и преступной игрой  человеческих  страстей.
Указанные мною злоупотребления имели место не только в мурсийском  трибунале
инквизиции. Вмешательство верховного совета доказывает, что  та  же  система
господствовала в других трибуналах, потому что он и одобрял их  действия,  и
пользовался правом отмены и цензуры.
     LIII. Однако  я  признаю,  что  мурсийский  трибунал  в  своем  проекте
искоренения  ереси  имел  некоторую  причину  показывать  себя  суровым   по
отношению к иудаизму, который достиг такой степени роста и деятельности, что
почти все потомки евреев возвращались к Моисеевой религии. Их число было так
велико, что Филипп II, вопреки свойственной ему  холодной  жестокости,  счел
нужным  предложить  папе  разрешить  специальным  бреве  всем   этим   новым
иудействуюшим, которые были бы готовы донести  на  себя,  тайное  отпущение,
примирение с Церковью, с условной епитимьей, а также явить им помилование от
других наказаний, особенно от  конфискации  имущества.  Пий  V  [841]  издал
бреве, просимое Филиппом II, 7 сентября 1567 года;  но  послал  новое  бреве
главному  инквизитору  Вальдесу,  чтобы  рекомендовать  ему   исключать   из
благодеяния нового закона лиц духовного звания, потому что нельзя  одобрить,
чтобы они были допущены к исправлению обязанностей службы в орденах, где они
были приняты или продвинуты на высшие должности. Замечание, сделанное  мною,
не может, однако, извинить макиавеллистического  поведения  инквизиторов  по
отношению к узникам, как бы значительно ни было число иудействующих и как ни
важна была бы необходимость остановить этот род заразы. Я расскажу несколько
других событий, происшедших в мурсийской инквизиции и относящихся к этой  же
эпохе.


       Статья третья

ИСТОРИЯ ДРУГИХ АУТОДАФЕ В МУРСИИ

     I. В 1564 году  в  Мурсии  было  аутодафе,  на  котором  сожгли  одного
осужденного  живьем  и  одиннадцать  в  статуях   как   заочно   осужденных.
Епитимийных было  сорок  восемь.  Сохранение  особых  воспоминаний  об  этой
церемонии обязано жестокому обстоятельству,  если  только  возможно  внушить